На перрон небольшого приграничного городка ступил вроде бы самый обыкновенный дед, и лейтенант, шагавший рядом с ним, вполне бы мог сойти за внука.
Рослый лейтенант Володя Семенов, давнишний мой знакомый из окружной пограничной газеты, всегда сопровождавший именитых гостей погранвойск, из пассажира и сопровождающего превратился в того, кем был по своей профессии — он то и дело щелкал фотоаппаратом: и как Селюшкин растроганно обнимал старых своих пограничных побратимов Валентину Ивановну и Никиту Васильевича, и как он с достоинством здоровался с начальником политотдела и другими встречающими, и как принимал цветы от смутившейся девочки-пионерки.
Начальник политотдела отряда, сам уже немолодой, фронтовик тоже (во всем отряде теперь фронтовиков было всего-навсего четверо — он сам, комендант Иван Кузьмич Козлов, и двое прапорщиков, включая Никиту Васильевича), хорошо понимал, что хоть и выглядит Селюшкин молодцом, но возраст есть все-таки возраст. Понимая это, сказал:
— Обижайтесь не обижайтесь, Юрий Данилович, а спокойную жизнь у нас я вам не гарантирую.
— Какая спокойная жизнь может быть на границе? — рассмеялся Селюшкин. — И потом ведь я сам-то себя еще не уволил в отставку.
В тот же день Селюшкин и Васильевы встретились с личным составом гарнизона.
После их выступлений ведущий встречу начальник политотдела справился у слушателей: есть ли вопросы? Поднялся невысокого роста бойкий солдат:
— Рядовой Купряхин. Скажите, Юрий Данилович, как вы стали таким?
Селюшкин вскинул брови. Начальник политотдела шепнул:
— Разболтанный парнишка — недавно за самоволку пять суток отсидел.
Селюшкин кивнул: мол, при ответе на вопросы учтет это дело.
— Какой-то не совсем понятный вопрос задаешь ты, рядовой Купряхин. Каким таким я стал? Пожилым? Ну, так это потому, что годков накопил порядочно. Седым и плешивым? И это по той же причине. Давай встретимся лет через сорок пять, думаю, и ты таким же будешь.
В зале засмеялись, сосед ткнул Купряхина локтем в бок. Но это его не смутило. Он тоже рассмеялся и пояснил:
— У вас, Юрий Данилович, орденов и медалей, как у Маршала Советского Союза... Я думаю, не только мне, но и другим нашим солдатам, а также сержантам, интересно знать, как вы заслужили столько наград?
— Скажу прямо, в орденоносцы я не рвался. Не ставил перед собой такой задачи, чтобы обзавестись всем этим. — Селюшкин бережно провел ладонью по многочисленным своим наградам. — Это я тебе, дорогой, точно говорю и честно... Первое дело: за многие годы службы в погранвойсках я не то чтобы ни разу не сидел на гауптвахте, но ни одного замечания или выговора не схлопотал за нерадение или самоволки... — Пронзительно посмотрел на вдруг покрасневшего солдата. — У тебя что-то очень короткая стрижка, товарищ рядовой Купряхин. Не на гауптвахте ли оставил свою прическу?
В зале опять рассмеялись.
— Проштрафился малость. Пять суток отсидел, — признался солдат.
— Хвалю — на людях хватило духу признаться... Второе дело. Оно с первым связано... Я с далекой юности, когда меня призвали в погранвойска, считаю себя солдатом. А солдату, как ты знаешь, положено исполнять долг перед всей страной, перед всем нашим народом: учиться военному делу, нести службу, когда понадобится — стоять насмерть... В любое дело, какое мне поручали командиры, я старался вложить всю душу, любую работу исполнял как самую важную, никогда не думал о личной выгоде. То же самое скажу и о ваших сослуживцах, моих старых, старых друзьях, супругах Васильевых. Такое у нас с ними железное правило, товарищ Купряхин, и оно пока не подводило. Вот и ты попробуй жить по этому правилу...
Потом Селюшкин и Васильевы поехали на линейные заставы. Там тоже выступали. И вставали перед глазами молодых пограничников картины прошлого, теперь уже такого далекого, — тогда их отцы и матери были еще мальчишками и девчонками, куда моложе их, нынешних часовых рубежей Родины...
СМЕНА КАРАУЛА
Повесть
1. Тревога
Майор Зимин сидел в прокуренной канцелярии и занимался самым скучным делом: беседовал с поверяющим.
Зимин впервые видел майора Степанчикова, но слышать о нем слышал (от своих умудренных опытом одногодков, которых Степанчиков уже навещал): в политотделе части появился не майор, а настоящая гроза начальников застав. Правда, о «грозе» они говорили со снисходительной улыбкой.
И вот теперь напротив Зимина сидел майор Степанчиков, — майор, которому и тридцати не было, — с новеньким академическим ромбиком на кителе. На лице Степанчикова, еще не задубленном солнцем, непогодью и пограничными ветрами, застыло выражение суровой беспристрастности. Степанчиков не торопясь перелистывал общую тетрадь в клеточку. Не менее десятка листов в ней заполнены служебными впечатлениями от двухсуточного пребывания Степанчикова на заставе.