Вот поэтому Зимин упрямо твердил Филимонову: не взрывайся, не кипятись. Самого Зимина уже давно никто не поучал, да и поверяющие у него бывали редко, справедливо полагая, что старый ветеран и заслуженный человек без них хорошо знал, что и как надо делать.
Зимина совершенно не волновало, что доложит Степанчиков в политотделе, — там хорошо знали и Зимина, и дела на заставе. Проводив майора, Зимин с головой окунулся в нескончаемые заставские заботы.
После боевого расчета Зимин, прихватив своего заместителя лейтенанта Бабкина, вернулся на квартиру. Тася, жена его, с дочерью накрывали праздничный стол.
Петр Андреевич на короткий миг остановился у порога и удивился: смотри ты, пожалуйста, Ленка-то его и в самом деле стала взрослой. Он привык видеть ее худенькой, угловатой, нескладной. А тут вместе с матерью, еще стройной, но все-таки заметно огрузневшей, домовито суетилась не какая-то голенастая девчонка, на которую можно прикрикнуть, чтобы не путалась под ногами, а этакое, прямо сказать, симпатичное создание. Такое славное, что и верилось-то c трудом, будто он отец этой взрослой девушки, у которой знакомым было разве только лицо, да и оно с тем привычным, детским, сохранило лишь отдаленное сходство: вздернутый нос-пуговка выпрямился, стал тоньше; на округлившихся щеках появились ямочки — раньше они только намечались, а теперь были точь-в-точь, как у Таси лет двадцать пять назад; тонкие в детстве губы как бы припухли чуточку; на смену жиденьким льняным волосишкам, которых когда-то едва хватало на косичку-хвостичку, выросли такие, что Лена теперь сооружала из них на затылке что-то сложное, вроде золотистой короны... И неужели это ее, счастливо повизгивающую, подбрасывал он к потолку? И неужели это она спрашивала когда-то: «Два пальчика да еще один — это будет три, да, папочка?» А теперь уже без пяти минут инженер-экономист!
Петр Андреевич мельком взглянул в сторону сына. Тот, облокотившись о подоконник, задумчиво смотрел в окно. В Саньке особенных перемен не произошло вроде бы — отец уже привык видеть его военным, правда в курсантской форме. Сейчас Санька курил, но впервые — открыто. Заметив остановившегося у порога отца, сконфузился, спрятал папироску в кулак и стал еще серьезнее...
Да, пришло такое времечко, что собственных детей неудобно называть детьми... Петр Андреевич и дальше с грустинкой размышлял бы в этом направлении, но перед ним выросла Тася с тарелками в руках:
— Чего остановился? А где Никитич?
Это особенность у Таси — она не умела задавать по одному вопросу.
— Где же быть ему в это время? На складе — на завтра продукты повару отпускает, — ответил Петр Андреевич. — Сейчас придет.
— Ну проходите, проходите!
Она была властной, его жена: подчиненным Таси становился каждый, переступивший порог квартиры.
— Что ж, Сергей Николаевич, пошли. — Петр Андреевич пропустил вперед Бабкина. — Приказ есть приказ.
— Постой, постой! — вдруг спохватилась Тася; она было прошла вперед, но не поленилась вернуться. — Что же ты, Сережа, в холостяки играешь? А Тамара где?
— Марину укладывает.
— Отговорочки! Маринка у вас в двадцать два засыпает, а сейчас и двадцати нет. Пусть идут обе. Не помешает ваша дочка нашему празднику!
Такая вот она, Тася...
— Есть привести обеих! — козырнул Бабкин.
Он привел их через десяток минут. Маринка еще с порога объявила.
— Я не хочу спать!
— Правильно, Маринка. До твоего отбоя еще два часа, — серьезно поддержала ее Тася. — Садись за стол, будешь нашей дорогой гостьей.
Тамара подхватила Маринку на руки и села рядом с Леной. Они были ровесницами, но Тамара все-таки казалась постарше Лены, посолиднее.