Никак не ожидал Зимин, что Борисов воспротивится так решительно. И все-таки не стал настаивать на своем, тут же прикинул: может, это и к лучшему. Пусть Киселев и в самом деле задумается. Но не сорвется ли, хватит ли у него характера и выдержки?
5. Признания
Вечер, да еще летний, — самое любимое время на заставе. Дело не в погоде. Если даже и дождичек моросит, все равно это время самое желанное для всех — свободное, вольготное. Кроме дозорных и часового на вышке, каждый проводит его по своему усмотрению: кто письма домой пишет, кто читает. Жуков, например, зарывается в учебники и конспекты — после службы собирается поступить в сельскохозяйственный институт; лейтенант Бабкин по обыкновению затевает волейбольное сражение; Борисов на перекладине выделывает такое, что дух захватывает; Ухов тяжеленной штангой грохочет на деревянном помосте. Возле Борисова и Ухова всегда толпятся болельщики и ученики.
Все звуки, чуть приглушенные — спортивный городок расположен по ту сторону здания: грохот брошенной штанги, удары по мячу, восклицания болельщиков — врываются через открытые окна в квартиру.
В это время семья Зиминых всегда ужинала. Санька, заслышав шум спортивных баталий, наспех глотал ужин и выскакивал из-за стола:
— Спасибо, мам. Чай потом попью! — и спешил занять место в команде, которая сражалась против Бабкина, — солдаты настояли, чтобы на каждой стороне было по лейтенанту, потому что оба они играли прилично.
На этот раз Санька засиделся за столом. Даже волейбольный гонец прибегал за ним, но он отговорился:
— Ногу подвихнул.
Петр Андреевич пил чай по старинной привычке — из блюдечка.
— Где, когда? — удивился он.
— Да перед самым ужином, — ответил Санька, но не стал уточнять где.
Петр Андреевич заметил, что сын выглядел не так, как всегда, — почему-то посматривал на отца, будто провинился перед ним в чем-то, был необыкновенно тихим и серьезным, не подшучивал над сестренкой. Непонятное творилось с парнем. Но Петр Андреевич расспросами не донимал: придет время — сам признается.
Время это наступило, как только женщины убрали посуду со стола и ушли на кухню.
— Пап, у меня к тебе очень серьезный мужской разговор, — сказал Санька негромко, чтобы не слышали на кухне. — Выйдем на улицу. Не возражаешь?
— Значит, не только мужской, но даже и сверхсекретный разговор? Тогда придется идти. — Глаза Петра Андреевича улыбчиво щурились.
— Я серьезно, отец, не шути.
Даже не папой — отцом назвал.
Тасе, как известно, до всего было дело, и с кухни раздался ее голос:
— Куда это вы подались, мужики?
И Лена не умела молчать. Хихикнула:
— Секретничать пошли!
— Ленка, не возникай! За косички подергаю! — пригрозил Санька.
Косичек у Лены с каких пор уже нет. Но давнишнюю детскую угрозу Санька еще не забыл.
Для своего секретного разговора он, оказывается, и место заранее наметил. Солидно шагал впереди отца, уверенно повел его к домику, где квартировал старшина Благовидов, — на горку, метрах в пятидесяти от заставы. Провел за домик, где среди кустов смородины хозяйственный Никитич давно уже соорудил удобную скамейку — в свободное время старшина любил посидеть в этом укромном местечке.
Санька жестом пригласил отца сесть, потом сам опустился на скамейку.
— Ты уж извини, пап, я все-таки закурю. — Санька нервно достал папироску, прикурил ее не сразу — почему-то ломались спички.
Он долго молчал, шумно вздыхал, глядел в землю и тискал в беспокойных пальцах папироску. Потом вдруг выпрямился и сказал решительно:
— У меня есть невеста!
Бережно достал из кармана плотный конверт из-под фотобумаги, сначала сам взглянул на фотокарточку, а после протянул отцу:
— Вот она, Нина...
Задумчивыми светлыми глазами смотрела на Петра Андреевича обыкновенная молоденькая девчушка, белобрысенькая, курносая, красивая своей молодостью.
— Раз твое училище находится в Пушкине, значит, и Нина твоя пушкинская — по увольнительной не поедешь за тридевять земель искать невесту, так? Расскажи о ней.
Хотя хмуровато выглядел отец, но самое трудное было позади. Санька приободрился, успокоился и теперь уже не казался чем-то провинившимся перед отцом.
Он не стал расписывать отцу, что Нина самая красивая, самая добрая, самая ласковая девушка на свете, — об этом говорили его глаза. Словами говорить такое опасался: вдруг отец не поймет — пожилой все-таки человек, — или даст волю родительской ревности. Санькин рассказ был сухим и деловым. Нина — дочь одного из училищных преподавателей, будущий агроном — студентка теперь уже пятого курса сельскохозяйственного института в Трикине. Поступила туда потому, что мать настояла, не хотела отпускать Нину от себя. У Нины есть два брата, уже взрослые, офицеры, оба женатые. Еще Санька сообщил, что Нина очень способная, учится на четверки и пятерки.