Так, В. Б. Антонович видел в них одну из «последних попыток русских князей к восстановлению прав народного начала», результат «общего недовольства русских князей» состоянием дел в Великом княжестве[347]. О «русско-литовском антагонизме» и недовольстве русских князей писал и М. С. Грушевский. По его мнению, заговор, носивший «династически-родовой характер», имел целью возведение на литовский престол (возможно, при поддержке Москвы) Михаила Олельковича; наличие какой-либо религиозной подоплеки событий 1481 г. Грушевский отрицал[348]. М. К. Любавский, напротив, усматривал прямую связь между заговором против короля и изданным Казимиром в 1481 г. указом, запрещавшим строительство новых православных храмов. По мнению Любавского, заговорщики в случае неудачи покушения на короля собирались «отсесть» к Москве земли Великого княжества по Березину[349].
Польский исследователь Ф. Папэ, наиболее подробно изучивший обстоятельства пресловутого заговора, аргументированно отрицал религиозную сторону в рассматриваемых событиях, подчеркивал отсутствие у заговорщиков поддержки в широких слоях общества; по его мнению, в основе заговора была борьба центробежных удельных сил с силами государственной централизации[350]. Об узкодинастическом характере заговора писал Ф. Конечный[351]. А другой польский историк Л. Коланковский, считая главной целью заговорщиков лишение дома Ягеллонов власти над Великим княжеством или по крайней мере передачу восточных районов (по Березину) Москве, в то же время подчеркивал наличие в их действиях и религиозного мотива[352].
Наиболее близкую к действительности точку зрения высказал, на мой взгляд, А. Е. Пресняков, указавший на сугубо династический (притязания Олельковича на престол), а не национальный или религиозный характер заговора; возражал он и против версии Папэ о борьбе центробежных и централизаторских тенденций, проявившейся якобы в данном эпизоде[353]. Сходную аргументацию привел позднее X. Яблоновски[354]. Наконец, К. В. Базилевич вопреки всей предшествующей историографической традиции считал версию о династическом характере событий 1481 г. ошибочной, видя в них не «заговор князей», а проявление развернувшегося в те годы «сильного движения православного населения в сторону присоединения к Москве»; к этому движению, по мнению исследователя, примыкали в начале 80-х гг. XV в. и верховские князья[355].
Едва ли, однако, последняя из приведенных версий приближает нас к верному пониманию указанных событий. Единственный по существу источник, на который эта версия опирается, — известие Софийской II летописи — не вызывает особого доверия. Здесь под 1481/82 г. сообщается о «мятеже» в Литовской земле: «восхотеша вотчичи, Олшанской да Оленкович (так!) да князь Федор Белской, по Березыню реку отсести на великого князя Литовской земли, един же их обговорил», и король двоих из них казнил, а Федор Бельский бежал к Москве; впоследствии великий князь добивался у короля отпуска к мужу жены кн. Федора, оставшейся в Литве, — но тщетно[356].
Часть информации в этом летописном тексте несомненно соответствует действительности: верно названы имена заговорщиков; хлопоты о возвращении Ф. Бельскому его жены отразились и в посольской книге[357]. Вполне возможно, источником информации о «мятеже» в Литве был сам беглец — Федор Бельский: он и мог представить задним числом цели заговорщиков в желательном для московского государя свете — как стремление «отсести на великого князя» часть литовских земель. В летописном тексте события явно увидены из Москвы; с литовскими реалиями составитель свода был слабо знаком — иначе трудно объяснить пассаж о землях «по Березыню реку». На притоке Березины, р. Гольшанке, находилось родовое владение кн. Гольшанских, к которым принадлежал один из заговорщиков — Иван Юрьевич (сам он владел Дубровицей на Горыни)[358], — отсюда, наверное, упоминание о Березине в летописном известии. Однако только человек, не знакомый с положением дел в Великом княжестве, мог посчитать, будто заговорщики действительно были в состоянии «оторвать» от Литвы такую громадную территорию: ведь от владений Ивана Гольшанского или от Слуцка и Копыля, принадлежавших другому заговорщику — Михаилу Олельковичу, — до тогдашней границы с Москвой было не менее 500–600 км! Эту территорию они отнюдь не контролировали. Даже кн. Федор Бельский, чья вотчина (г. Белая) находилась намного ближе к границе, не смог «отъехать» в Москву вместе с ней: этому, очевидно, воспрепятствовал его родной брат Семен, оставшийся лояльным к королю и в благодарность получивший от него все имения беглеца (см. выше). Случай с родным братом Федора Бельского, как и с его женой (из рода кн. Кобринских), так и не пожелавшей приехать к мужу в Москву[359], — весьма показателен: даже среди ближайшей родни заговорщики не имели прочной опоры. В конце концов, как неоднократно отмечалось в литературе, ни один источник не добавляет ни одного имени к троим вышеупомянутым участникам событий 1481 г. За этими последними стояла не «княжеская партия» (В. Б. Антонович) и тем более не «сильное движение православного населения» (К. В. Базилевич), а лишь узкий круг заговорщиков.
347
349
352
355
356
ПСРЛ. Т. 6. СПб., 1853. С. 233. Так же в Львовской: там же. Т. 20. СПб., 1910. С. 348.
358