— Ваша фамилия Тарасов? — спросил я.
Он молча кивнул.
Я подумал: «Нелегко тебе, парень», — и спросил нарочно:
— Вы не родственник нашему начальнику?
Он вздрогнул и нахмурился.
— Нет, — говорит, — однофамилец.
Я подумал: «Хорошо. Значит, ты тоже закусил удила».
— Вот, погодите, — сказал я небрежным тоном. — Поработаете с нами — и узнаете, какой замечательный командир Тарасов.
Он весь повернулся ко мне и сказал, как-то особенно коротко выговаривая слова:
— Не нахожу. По-моему, он черствый и недалекий человек.
А лицом здорово смахивал на отца.
Я подумал тогда: «Он еще себя покажет, этот тугоуздный мальчик». А он головой тряхнул, улыбнулся и сказал со вздохом:
— Ну, ладно! Хорошо, во всяком случае, что у меня настоящая боевая работа будет.
Тут пришел Петров, и я познакомил их и сказал Петрову в чем дело. Петров обрадовался как именинник, потому что ему до смерти надоело возиться с верблюдами.
Дело в том, что назначение, которое Старик придумал своему сыну, было первым испытанием. Мальчик, конечно, мечтал о военных подвигах, о битвах и о прочей романтике, а Петров со своим взводом занимался не очень романтической деятельностью. Петр Петрович Тарасов готовился к серьезной драке с басмачами, и для этого предприятия нужно было заранее в разные пункты забросить сено для коней, продовольствие и боеприпасы. Словом, нужны были обозные средства, а какие средства возможны в веселых азиатских местах? Верблюды. Вот верблюдами-то и занимался Петров со своим взводом. Пригоняли к нам местные жители верблюдов, и Петров покупал их и приучал к вьюку и к седлу. Верблюд — зверь умный, но с характером, и работа эта требовала характера, и мало здесь могла пригодиться кавалерийская доблесть. Ну, пока мы с Петровым разговаривали, мальчик еще ничего не понимал, а потом ушли они о Петровым, и я остался один, и думал: «Сейчас ты, парень, увидишь, какая предстоит тебе боевая деятельность…»
Прошло так с полчаса, и входит ко мне этот мальчик. Я посмотрел на него, и снова мне его жалко сделалось: он даже побледнел весь, губы дрожат, а глаза такие, знаете ли, не знаю уж, как объяснить: будто лучший друг его по лицу ударил.
— Будьте добры, — он мне сказал, — пожалуйста, доложите начальнику отряда, что мною взвод Петрова принят.
Сказал, повернулся и вышел.
Вот так, значит, начал он служить у нас в отряде.
Я не ошибся: он оказался славным парнем, но ему пришлось многое вытерпеть. Петр Петрович Тарасов, его отец, придирался к нему и не давал спуска даже за малейшую ошибку, а он молча сносил все и ни разу не жаловался. Старику, видите ли, не нравилось, что сын его такой чистенький, такой щегольской с виду, что солдатских навыков, боевых привычек, суровости военной у него нет. Старик всем говорил, что мальчик — это однофамилец, и все в отряде поверили этому. Все, — кроме меня.
А мне пришлось еще один раз услышать разговор сына с отцом. Это было ночью. Я докладывал Петру Петровичу о результатах моей разведки — я только что вернулся с гор и мне удалось кое-что пронюхать. Я узнал, что банда Шайтан-бека бродит на той стороне возле самой границы и что со дня на день можно ждать банду к нам. Вот я доложил Петру Петровичу об этом, и Старик похвалил меня и сказал, что теперь-то мы обязательно скрутим Шайтан-бека и что пора разворачиваться ему навстречу.
Потом он велел позвать молодого Тарасова.
Мальчик явился. Похудел он, кожа на лице почернела от загара, а на скулах и на носу облезла клочьями. Это он, видите ли, целыми днями на самой жаре со своими верблюдами возился. Он, бедняга, думал поскорее отделаться от ненавистных зверей, но Старик требовал все новых и новых.
Пришел, значит, мальчик и встал по всей форме. Явился, мол, по вашему приказанию. Гимнастерка на нем грязная, сапоги в пыли, в навозе верблюжьем, руки перемазаны и лицо усталое. Снова мне его жалко стало, а Петр Петрович еще сказал:
— Что ж это вы не так щегольски одеты товарищ Тарасов? Или верблюжью кавалерию считаете хуже лошадиной? Нехорошо командиру вид иметь неряшливый.
Мальчик нахмурился и ответил — прошу, мол, простить. Не успел переодеться.
Тогда Петр Петрович спросил, как дела с вьюками, и мальчик доложил ему и потом сказал:
— Хотел бы поговорить с вами по личному вопросу.
В этот момент зазвонил телефон, и Петр Петрович взял трубку, и некоторое время очень тихо было, только слышался торопливый треск в телефонной трубке.
Петр Петрович положил трубку и помолчал. Когда он заговорил, голос у него был очень спокойный.
— Всех командиров созвать ко мне, — сказал он. — Через пятнадцать минут. Разведчики Шайтан-бека налетели на тринадцатую заставу, и Петров убит. Ты, — это он ко мне обратился, — ты не уходи далеко. Будь у дежурного.