В нас дехкане и рабочие-туркмены видели своих защитников. Нужно ли говорить, как волновали нас такие встречи…
Нам предстоял нелегкий 150-километровый переход вдоль железной дороги, через барханы. Мы готовились в путь, разбирали и навьючивали на верблюдов оружие, укладывали в тюки продовольствие, грузили на повозки ящики с боеприпасами, наполняли водой бурдюки. Воды старались взять как можно больше, у каждого из нас было по три-четыре фляги. Мы вволю напоили верблюдов и лошадей, напились сами, что называется, до отвала…
Вместе с нами из Иолотани выступил и отряд самооборонцев во главе со своим командиром комсомольцем Мавы.
Вечерело. В лучах заходящего солнца раскаленный песок лежал красноватыми волнами. Как-то внезапно наступила южная ночь. Только перед рассветом мы сделали короткий привал. И снова по коням.
К полудню жара стала нестерпимой. Солнце жгло безжалостно. Наши гимнастерки, утром бело-серые (проступила соль), опять потемнели от пота.
Рядом со мной ехал Мавы, вчерашний кочевник.
— Жарко? — улыбаясь прищуренными глазами, спросил он. — Сойди с лошади, лучше будет. — И, всматриваясь в песчаную даль, добавил: — Железнодорожная будка скоро…
Мавы не ошибся. Через полчаса мы подъехали к низкому глиняному строению с плоской крышей, стоявшему у самых шпал. Путевой обходчик, пожилой русский человек, на наш вопрос, проходила ли здесь банда, ответил:
— Как же, вчера нагрянули, басурманы… «Ключи давай!» — орут… Чтобы гайки отвертывать, ясное дело. «Нету, — отвечаю, — ключей». Тут меня один из шайки ихней и полоснул нагайкой… — Обходчик провел жилистой рукой по багровому шраму, пролегшему от виска к подбородку. — «Повешу!» — кричит… Да спешили, видать, очень… А козу проклятые увели. Внучатам без молока быть. — Он кивнул в сторону двух ребятишек, испуганно выглядывавших из-за приоткрытых дверей.
Двигаясь вдоль железнодорожного полотна, мы вышли к станции Репетек. Сюда же из Чарджоу раньше нас подошел отряд войск ОГПУ.
Оказалось, басмачи несколько раз пытались прорваться к станции. Их упорные атаки были понятны: на путях стояли три цистерны с водой. А вода очень нужна была банде Чюмбы, прошедшей полторы сотни километров по пескам.
Но захватить цистерны басмачам не удалось. С приходом нашего дивизиона они отказались от попыток овладеть станцией и двинулись через пески на Аму-Дарью.
Как следовало действовать нам? Наш командир связался с Ташкентом, со штабом по борьбе с басмачеством. Приказ был короток: преследовать банду до полного уничтожения. Итак, нам предстоял еще один переход через Каракумы. Пополнив запасы воды, мы вышли из Репетека. Кругом, насколько хватает глаз, простирались песчаные волны барханов. Небо было голубым, только на самом горизонте ползли странные желтоватые облачка. Я заметил, что Мавы то и дело беспокойно поглядывает на горизонт. А желтые облака росли, сливались, образуя сплошную полосу, которая становилась все шире и шире.
Сойдя с лошади, Мавы приблизился ко мне и тихо сказал:
— Нехорошо… Беда будет.
Я догадался, о какой беде говорил Мавы. Надвигалась песчаная буря.
Мы к этому времени отошли от Репетека километров на двадцать.
— Дед Садык рассказывал мне, — так же тихо продолжал Мавы, — целые караваны лежат в этих песках..
А буря неумолимо надвигалась на нас.
Последовала команда собраться по трое, с лошадьми и верблюдами. Ветер взметал огромные массы песка, стало трудно дышать.
Только к рассвету стихло. Можно было наконец перевести дыхание. Люди стряхивали с себя песок, протирали оружие.
И снова в путь. После бессонной ночи едва передвигали ноги. Солнце палило, мучила жажда. Но и в те часы думалось об одном: как можно скорее настичь и уничтожить банду.
На вторые сутки ночью мы вышли к Аму-Дарье.
А как только начало светать, прозвучал сигнал боевой тревоги. Туркмены-кочевники сообщили о появлений басмачей.
Мы ехали старой караванной дорогой вдоль берега реки.
Бандиты уничтожили на своем пути все живое. Мы видели не одно обезлюдевшее селение. В пыльных двориках валялись верблюды со вспоротыми животами, зарубленные саблями овцы и лошади…