СЛЕД В ПУСТЫНЕ
Пуля звонко ударила в металлическую коробку радиостанции; со стороны бархана, поросшего саксаулом, донесся выстрел.
Старшина Андросов инстинктивно ткнулся головой в приклад автомата, рванул к себе брезентовые ремни рации.
Лежавший в десяти шагах от Андросова Курбан повернул голову, увидел похожую на черного паука дыру в алюминиевой коробке и перед лицом Андросова — выбеленные солнцем ребра верблюда, павшего в давние времена на караванной тропе. Из-за наметенного ветром песка, присыпавшего остов верблюда, виднелся рукав стеганого туркменского халата, в который, чтобы не спугнуть раньше времени нарушителя, оделся старшина. На мгновение Курбан увидел его перекосившееся, словно от зубной боли, загорелое до черноты лицо, блеснувшие белки глаз — Андросов тут же укрылся за бугром в небольшой лощине.
Курбану до слез стало жаль рацию. Но человек, за которым они гнались от самых отрогов Копет-Дага, был здесь. Стоит его задержать — и конец этому жестокому, изнурительному походу. Курбан снова припал к прикладу винтовки, всматриваясь в гребень бархана.
Он еще и стрелять толком не умел, да и служил всего второй месяц, но в решительную минуту готов был нажать спуск.
Пустыня дышала жаром, как жерло печи. Перед глазами плыли красные круги. Курбану показалось, что саксаул на бархане, словно скелет поднял к небу костлявые руки и плывет в потоках раскаленного воздуха.
— Нургельдыев! — услышал Курбан окрик и увидел, как Андросов махнул ему рукой. Это значило: «Заходи с тыла, брать живьем».
Не сразу расставшись с прикрывавшим его бугорков, Курбан осторожно отполз в сторону, скользнул в низинку.
Теперь он не видел ни бархана, ни куста саксаула. Переползая от укрытия к укрытию, обжигая руки о раскаленный песок, добрался наконец до обратного склона бархана.
Гулко раздался одиночный автоматный выстрел. Это стрелял Андросов, привлекая внимание на себя. Выстрел означал приказ ему, Курбану, немедленно двигаться вперед.
Чувствуя все возрастающую дрожь в руках, сжимавших винтовку, Курбан, словно ящерица, пополз по склону бархана вверх, не спуская глаз с видневшихся из-за гребня тонких веток саксаула.
В жгучем мареве ему почудился рядом с кустом силуэт стрелка с направленной в его сторону винтовкой. Здесь, на склоне, он был отличной мишенью, и он припал к песку, напряженно всматриваясь в гребень бархана.
Снова донесся выстрел Андросова. Еще раз выстрелит — и Курбан должен будет брать нарушителя живьем. Как это удастся сделать, он не знал. Был бы с ними радист Пономарчук — может, что-нибудь и придумали бы, но вчера у Пономарчука от нестерпимой жары пошла носом кровь, и ее никак не могли остановить. Пришлось отправить радиста со встречным караваном обратно на заставу.
Курбан подумал: почему у Пономарчука от жары носом кровь пошла, почему у него никогда не идет? Почему Пономарчук едет сейчас домой на верблюде, а он, Курбан, должен лезть под пули? Но ему тут же стало совестно: старшине Андросу, как он называл Андросова, наверное, никогда не пришли бы в голову такие мысли.
Останавливаясь каждую минуту, Курбан продолжал ползти. Пот горячими ручьями стекал по лицу, в голове стучало, перед глазами маячили сухие веточки саксаула, торчащие из-за гребня. Только бы не оглянулся лазутчик, не вздумал бы посмотреть, что делается у него за спиной.
Донесся еще один выстрел Андросова, третий, приказывающий идти и брать вооруженного нарушителя.
Курбан замер на секунду, поднялся и в несколько прыжков добрался до вершины. Упав на песок, мгновенно осмотрелся: где же лазутчик? И увидел распластавшегося под кустом человека в туркменской папахе, армейских брюках, легких чарыках.
— Бросай оружие, стрелять буду! — крикнул ему Курбан по-туркменски.
В следующую секунду он онемел от удивления, но вовремя спрятался. Перед ним был Меджид Мухамедниязов, хорошо знакомый парень. Это были его черные узкие глаза, плоский нос, прямой, словно прорубленный топором, рот. До войны Курбан чуть ли не дружил с Меджидом из-за его сестры Зохре.
Какую-то долю минуты Курбан думал, что обознался: земляк в один день с ним, в начале войны, был призван в армию и должен воевать сейчас где-то на Западном фронте. Но нет, Курбан не ошибся: в его сторону смотрели глаза Меджида.
«Папаха видна, — мелькнула мысль, — еще мгновение — и Меджид выстрелит». Не успел Курбан ничего решить, как рядом с Меджидом неизвестно откуда появилась широкая костлявая фигура Андросова, страшного в своем халате с развевающимися, словно крылья, полами. Прыжок — и Андросов всей тяжестью навалился на Меджида.