— Хов. — И снова чуть громче: — Хо-ов!
Кертык сжал ружье и замер. Словно через годы до летел до него этот голос.
Шаги пограничников становились все слышнее. Кертык видел, как, не получив ответа, человек скрылся, за камнем, зашуршал сухой травой и стал быстро удаляться. А он лежал на земле и не мог сдвинуться с места. Все тело у него будто окаменело. Гулко стучала кровь в висках. Сердце готово было разорваться. Вдруг какая-то неведомая сила подняла старика с земли…
Человек исчез в темноте. Но вот снова мелькнула под скалой его тень и остановилась. Еще мгновенье, и под скалой вспыхнул огонек, прогремел выстрел. Пуля, взвизгнув над самым ухом старика, ударилась о камень Блеснула молния, на миг осветила крупную фигуру человека под скалой. Кертык вскинул ружье и выстрелил.
Вслед за молнией грянул гром, будто выстрел старика, подхваченный могучим эхом, отдался в высоте неба, а горы раскатисто на тысячи ладов повторили его в ночи. Человек под скалой тяжело осел… Опрометью бросился старик к убитому, при новой вспышке молнии взглянул в его лицо. Он скорее почуял, чем узнал в обросшем человеке своего сына. Как изваяние, стоял старый Кертык над безжизненным телом Нурсахата, не чувствуя хлынувшего дождя, не слыша душераздирающего плача шакалов, доносившегося со дна ущелья.
Клещами сжимало горло, нечем было дышать. Кертык рванул ворот рубахи, подставил под ветер и дождь костлявую грудь, низко склонился над телом Нурсахата. И сразу же выпрямился, шагнул навстречу бежавшим пограничникам.
— Тот… сыном был… — сурово проговорил он. — И стрелять не научился, негодяй.
…На восходе солнца начальник заставы провожал Кертыка до селения. Всю дорогу старик молчал, но, когда показалась окраина Темеча, он снял тельпек[5] и, глядя на поднимавшееся из-за Чопан-Дага солнце, сказал:
— Теперь уеду отсюда.
Павел Карпов
ЛЕТО, ОПАСНОЕ ПАВОДКОМ
Он колыхался на зыбком ложе из куги. Медунов подошел по спертому припаю, как по плоту, — человек с подковкой волос на лице раскосо смотрел сразу и в небо, и в воду. «Кто ты? И какой дьявол принес тебя к плотине?» — хотелось спросить утопленника, но неразъемно были сомкнуты его губы. А дьявол этот — Аму-Дарья в змеиных кольцах воронок.
Рядом граница.
Загадочно непрошеное приношение Аму-Дарьи. Тот, кто видел верхнее сооружение Каракумского канала, знает и топкое левобережье реки, и три сосца, через которые выдаивают строптивую кормилицу. Не весной, а в середине лета булгачит она свои неоглядные владения ужасным паводком. Июльская Аму-Дарья грянула таким сокрушительным валом, что и берега канала не выдержали — их прорвало даже в самых высоких местах; вековые заросли туранги и саксаула, дженгельные дебри пожирала клокочущая бездна. Широкогорлые створы гидроузла не успевали пропускать живую и мертвую накипь, перед чугунными шандорами первого зева канала образовалась плотная кошма из нанесенного камыша и куги. Здесь и появился утопленник. Взбесившаяся река грозилась обойти бетонную крепость с боков, размыть ее земляные плечи и похоронить творение ума и рук человека в бездонном омуте. Будто на капитанском мостике корабля в шторм, стоял Медунов у подъемного винта железных ворот плотины. Бедствие было и в буйстве густой воды, и в холодном молчании утопленника. Головой вперед, с комьями глины в волосах, он втягивался в манящий его ад… Так и глотать бы ему аму-дарьинскую вечность, не будь Медунова. Приспустив чугунные вереи плотины, Медунов чуть приостановил плавучий катафалк на опасную минуту, чтоб не поганить канала и чтоб земле вернуть ее порождение, а вернее того и другого: узнать нужное о страшном прибытке.
Сам, не доверяя никому, прикрывая куцей, неласковой, будто обмороженной, ладонью телефонную трубку, известил начальника пограничной заставы.
Немногословные, расторопные и терпеливые в своем деле солдаты границы и еще кто-то в штатском, растянув брезентовые носилки, переправили труп на левый берег.
Неотступно при этом находился начальник гидроузла Дмитрий Петрович Медунов. На него наседают с расспросами, он дает пояснения — и, давнишний помощник пограничников хочет узнать тайны дремучих аму-дарьинских дженгелей.
А тут — гибельная угроза плотине, надо прочищать забитые наносной дрянью водостоки. Из помощников, кроме Маланьи, рядом никого.
— Миля, — говорит Медунов реечной наблюдательнице Маланье Землянской, — сама понимаешь… минуточку…