И заспешил к присевшим на песке, неподалеку от плотины, жадно ловя потаенные слова.
— Жгутом..
— Пальцы.
— Нет, завязка от рубашки…
Молчание — и вдруг кто-то вспорол загадку острым доводом:
— На шее след перевитого шнура… Сзади… Потом рывок сбоку… Вывих руки… Сброшен в воду…
Река рвала берега, клокотала и пенилась. Гудело и вздрагивало тело плотины, перед бетонированной запрудой копилась слепая неуемная сила, грозясь вырваться, разлиться поверх размытых откосов мутным холодным пламенем…
Угроза смыва плотины была для Медунова очевидной. Но нет ли другой угрозы, вестником которой мог явиться молчаливый гость?.. Хотелось узнать об этом как можно больше, но лишь по прошествии недели станет кое-что известно, а пока ни пограничники, ни кто другой не давали ответа.
Тревога подняла Головное. Авральные работы приняли такой размах, что не только люди, техника, но и природные ресурсы самой реки были брошены на борьбу со стихией. Начальник отдела эксплуатации Головного сооружения Юрий Сергеев, парторг Эдуард Мамин — молодые инженеры — давние строители канала — вместе с Медуновым на прибитом волнами песчаном току чертили план действий.
— Народ в боевом сборе, — докладывал Мамин, широколицый, хитроглазый, с подчеркнуто правильным, неторопливым выговором. — Поднялись и сменщики, и командированные. На двух машинах приехали колхозники.
Сергеев, суховатый в обращении и всегда будто чем-то опечаленный человек, упершись вытянутыми руками в коленки, стоял, согнувшись, в выжидательной, застывшей позе рыболова. Он угрюмо смотрел на толстый палец Медунова, которым тот чертил на мокром песке стрелы, загогулины, кружки. В отметинах проступала вода.
— Сейчас же загружать камнями и хворостом баржи, — хмуро говорил Сергеев. — Но и тут беда: барж шестнадцать, а буксиров — семь.
Управятся, — ответил Медунов. — По две — на крюки… Им в подмогу бульдозеры, пусть крепят боковые отводы плотины. Вода роет насыпи, земля рушится..
— Карабуры, — тихо и умиротворительно сказал старик в бязевой рубахе, плисовых штанах и в галошах на босу ногу. — Карабуры…
Потакая стремлению воды, потянулся на ее упругих гужах к низовью плавучий караван. А на трясинных берегах, сделанных природой наспех из оплывного ила, суматошились люди: они резали и ломали камыш и кугу, таскали хвостатые по-рыбьи снопы на потный откос и там, нанизывая на проволочные струны жидкие прутики, вытягивали ребристую дерюгу, которая могла бы пойти циновками в жилища.
— Еще… шпалер! — орал Медунов людям, реке, камышу. — Куда прете эту пустую мотню? Камней в нее, камней! Можно экскаватором вместо подъемного крана. Слышишь, Епишкин, надолбы ставь!..
Синие плисовые, с проплешинами на коленках, штаны старика Эмина мелькали в общей суматохе.
— Карабуры, — с молитвенной надеждой в голосе носил он по берегу свое слово. — Карабуры.
Прибывало. Тупая сила воды перла тысячи тонн ила и мусора к своему извечному низовью. И почему-то, как всегда, казалось случайным, невероятным в природе то, что в разгар лета, когда посыхают самые солнцелюбивые растения, когда и вспаханная земля превращается, от зноя в камень, повсюду мелеют реки, а поливной воды хватает только птицам, — именно в эту пору летней огненности Аму-Дарья вспучивается бедственным половодьем, будто в злую насмешку над человеком, над всем живым, уносит зря несметные скопления влаги, в шальной игре сея на своем пути разрушения, горе… Неукротимая, она как будто бросает человеку вызов: а ну-ка усмири, подчини своей воле — и я одарю тебя, сделаю богатым и счастливым! Казалось, она не могла мириться со второй рекой около себя — каналом — и больше всего ярилась у входа в него, порешив прорвать преграду и двинуть тяжелую лаву дальше, порвать берега и уничтожить собственное дитя, поступившее на службу человеку.
Дмитрий Медунов родился и вырос на берегу Дарьи; чего только не вытворяла она у него на глазах — всякого перевидел, но никак не мог понять всех ее прихотей, повадок, правил, которыми она живет. Со следами крови на руках, он вдруг опустил поднятую было лопату, потом резко отбросил ее в сторону и присел на берегу, у самого уреза воды. В глазах у него отразились не то чтобы страх и растерянность, а понимание близкой катастрофы: уровень воды в канале быстро падал, и убывающая вода оставляла на песчаных окрайках белесые полоски пены.
Словно бы радовать это должно, ведь только и думали сейчас о том, чтобы выстоять в поединке со стихией, продержаться до спада воды, и вот уровень ее начал понижаться; но было страшно даже говорить об этом — понижался водопоток не у верхнего, а у нижнего бьефа сооружения; это значило, что через ворота под шандором воды проходило все меньше и меньше. С неимоверной быстротой росла у верхнего бьефа толща мутного, подвижного пласта, который давил на бетонированные держаки и земляные отводы.