— Служу Советскому Союзу! — по-солдатски кратко ответил бывший фронтовой разведчик Дмитрий Медунов.
До вечера он пробыл на воде, измучившись с установкой порванных у землесоса труб для подачи пульпы. Здесь его и разыскал колхозный мираб Эмин-ага, который привез внука на мотоцикле.
— Радио слышал, Петрович? — Не дав опомниться Медунову после бурного приветствия, спросил старик. — Не слышал. Режь барана, на той зови: тебя орденом наградили, Не веришь? Джомот, скажи!
Джомот, широко улыбаясь краснощеким лицом, подтвердил сообщение деда: вместе с другими строителями первой и второй очереди Каракумского канала, наградили Медунова. Казалось, старый мираб был рад больше самого инженера, он подталкивал его в бок кулаком и не переставая говорил:
— Той, той!
Поздравили Медунова командир и багер землесоса, моторист катера, реечники-наблюдатели. Но прежде всех — Эмин-ага. Старик вдруг умолк и усадил инженера на бочку из-под бензина.
— Знаешь еще что, Петрович? — спросил он.
— Не знаю…
— Воду надо мутить!
Дмитрий Петрович с мольбой прижал руку к сердцу, поморщился.
— Недавно мутили, яшули, нельзя так часто.
— Можно! — воскликнул энергично старик. — Мути, Петрович!
Искусственное замутнение воды в некоторых выходах из канала было техническим нововведением Медунова: в зоне нового орошения шло быстрое освоение под хлопчатник целинных залежей, прокладывалось много арыков. От колхозных мирабов Дмитрий Петрович не раз слышал жалобы на усиленную фильтрацию и выход подпочвенных вод. Тогда инженер посоветовал колхозникам в течение нескольких суток пропускать по арыкам воду с повышенным замутнением. Попробовали. Новые арыки словно полудой покрылись — крепко удерживали текучую воду.
— Еще арык к целине подвели? — допытывался Медунов.
— Сразу три прокопали. Новая хлопководческая бригада у нас организована. Мути воду… Арыки открывать надо. Сделаешь?
— Как тебе, Эмин-ага, откажешь! Вон какую весть ты привез. Будет вода, — ответил Медунов.
Мягко покачиваясь в люльке мотоцикла, Эмин-ага сказал уезжая:
— Зови на той, Петрович. С дутаром приеду, песни буду петь для твоих гостей.
Алексей Арефьев
МОРСКАЯ ДОБЛЕСТЬ
В этом рассказе, по существу, нет ничего выдуманного. Автору не понадобилось менять фамилии героев и, тем более, приукрашивать факты. Взяты они из жизни одного морского пограничного поста, охранявшего южное побережье Каспийского моря зимой тысяча девятьсот пятидесятого года.
О новом своем назначении старшина I статьи Виталий Марченко узнал от начальника штаба дивизиона. Капитан 2 ранга Михайлов вызвал старшину к себе, коротко сказал:
— Назначаетесь боцманом в береговую команду.
— Не хочется уходить с корабля, товарищ капитан 2 ранга, — откровенно признался Виталий.
— Понимаю. Сам люблю море. А вот, видишь, приходится быть на берегу. Надо…
Надо так надо. Приставил ладонь к козырьку и попросил разрешения идти.
— Погоди. — Михайлов подошел к старшине и крепко стиснул ему широкие плечи. — Я, между прочим, возражал. Ты же знаешь, что наша команда пловцов остается без опытного тренера. Теперь вся надежда на Имангулова. Справится он?
— Справится, товарищ капитан 2 ранга. Спортсмен неплохой.
— А может, ты и там подберешь себе команду, а? Вот будет сюрприз!
— Постараюсь, товарищ капитан 2 ранга.
— Добро.
Виталий вышел из кабинета. «А что? На прошлых соревнованиях, — припомнил он, — один из матросов поста показал неплохое время…» Но Виталию не до того сейчас было. Он направился в строевую часть за проездными документами. У порога канцелярии встретился со своим командиром.
— Ну как? — спросил тот на ходу.
— Еду.
— Жаль, — услышал Марченко.
Рывком он открыл дверь и вошел в маленькую комнату. Белокурая секретарша Наташа молча подала ему командировочное предписание и принялась стучать на пишущей машинке.
Виталий обошел письменный стол и встал перед девушкой. Она была в том самом платье, в котором год назад он впервые встретил ее в городском саду. Наташа тогда сразу понравилась ему. Но случилось так, что в последнее время Виталий редко виделся с девушкой, и это наложило свой отпечаток на их отношения.
Он хотел обнять ее — она встала и отошла. Виталий смотрел на девушку и невольно отмечал про себя: она похорошела, на щеках румянец.
— Наташа, — вырвалось у Виталия.