Успокоение не приходило. Сергей свернулся калачиком около холодной стенки и стал считать в уме. Это иногда помогало уснуть. А уснуть было необходимо. Предстоящее требовало сил и бодрости духа.
Проснулся он от легкого прикосновения чей-то руки к его плечу и услышал спокойный голос старшины Шибких:
— Вставайте, товарищ лейтенант, пора.
Пора. Настала минута, к которой долго готовился Сергей, но, дождавшись, определенно не знал, что она потребует от него. Солдаты были в полном сборе. Хабибуллин, как всегда, шутил, подтрунивая над чьей-нибудь опрометчивостью, растерянностью, а Семен Мамочкин, попыхивая самокруткой, восседал в стороне на патронном ящике и молчал, как делают перед уходом из дому в далекую дорогу.
Вечерело. Над двумя огромными курганами, за которые садилось солнце, висели багрово-черные тучи, а под ними лежала исковерканная, изуродованная земля. Молчаливо тянулись по дороге батальоны полка.
В указанный район полк прибыл глубокой ночью. Немцы беспрестанно вешали в небо «фонари» — осветительные ракеты. Справа и слева редко покашливали минометы, где-то совсем близко через ровные промежутки времени слышались очереди станкового пулемета.
Сергей, приняв в свое распоряжение землянку и блиндаж, направился к Коломейцу, чтобы доложить о расквартировании, и лицом к лицу столкнулся с начальником штаба полка подполковником Чайкой.
— А-а, Курилов. Ну, как жилье устраивают наши «глаза и уши»? — здороваясь, весело осведомился он о расположении разведчиков, которых в штабе все звали не иначе, как «глаза и уши полка».
— Балуете вы нас, товарищ подполковник, — стеснительно ответил Курилов. Чайка, похлопав его по плечу, удивленно рассмеялся.
— Ничего себе, балуем мы их. Полк отдыхал, а вы по лесам ходили. Пора и передышку дать.
— Так вы же с нами были.
— Я не в счет, — подполковник махнул рукой, — а впрочем учти, — он показал в сторону фронта, — отдыху есть небольшая помеха — немцы. Идем в штаб, будем принимать хозяйство, полезно и тебе послушать.
В обширном блиндаже с толстым земляным перекрытием находились командиры двух полков, офицеры штабов и комбаты. На столике горела длинная восковая свеча, тускло освещающая усталые, почерневшие лица офицеров. Амбразуры командного пункта были завешаны шторками из брезента. Пахло болотом и пороховыми газами, еще не выветрившимися после недавнего боя.
Командир оборонявшегося ранее полка, невысокий, приземистый полковник с перевязанной рукой, не спеша докладывал об обстановке в районе обороны, а штабные офицеры нового полка делали пометки в своих картах.
— В тылу врага, — заканчивал доклад полковник, — наблюдается перегруппировка сил. Немцы что-то затевают.
Это «что-то затевают» больше всего насторожило Сергея, потому что неизвестность намерений врага в первую очередь касается разведчиков. Курилов посмотрел на подполковника Татарина, своего командира, хладнокровного, с сединой на висках и свежим шрамом на щеке человека, и тот, хотя почувствовал на себе взгляд лейтенанта, приподнял густые нахмуренные брови, посмотрел изучающе строгими глазами на Сергея и тут же опять уткнулся в карту. «Наматывай себе на ус, лейтенант», — расценил этот взгляд Курилов и задумался над предстоящей вылазкой в тыл врага.
Позднее, когда все разошлись по местам и командир сменившегося полка простился с Татариным, Чайка, как бы продолжая мысль «бати», сказал:
— Позарез нужен «язык». Готовьтесь к поиску, — он посмотрел на Сергея, улыбнулся и добавил: — Отдыхать будем после войны.
Командир полка, подойдя к карте, раскинутой на столике, указал на болото, обведенное красным карандашом и пояснил: «Присмотритесь к этому месту. Вроде сто́ящее направление для вылазки».
С чего начать? Как лучше изучить местность? Эти вопросы не выходили из головы Курилова и тогда, когда вышел он от командира полка, и позже, когда шел в свой блиндаж, и глубокой ночью, когда лег вздремнуть. Чайка предупреждал, что очень трудно будет выследить «языка», потому что немцы по ночам принимают все меры предосторожности.
Капитан Коломеец тоже долго ворочался, раздумывал над предстоящим поиском. Он бывал уже в переплетах, не так волновался, но не думать над приказом не мог: «батя», как ему кажется, нарочно вызвал его вместе с Куриловым, чтобы испытать, кто из них выберет лучшее место захвата «языка».
«Не везет. Никак не везет», — думал Роман Коломеец. В канун войны, выполняя ответственное задание, капитан Коломеец опростоволосился, за что получил строгое взыскание и был понижен в должности.
Грянула война. Роман подал рапорт: «Прошу направить на фронт». — Доброволец… Звучит! Он надеялся, что пошлют его куда-нибудь в оперативный отдел армии, на худой конец в дивизию, а угодил в полковую разведку. Командир полка был строг, а Коломеец расценивал это, как придирчивость.
И вот прибыл лейтенант Курилов. Командир полка и начальник штаба, как показалось Коломейцу, сразу полюбили его и, пожалуй, размышлял он, назначат Курилова помощником начальника штаба по разведке, а его могут опять понизить в чине.
Раздумывая над сложившимся положением, Коломеец решил: «Что ж, пусть этот лейтенантик понюхает пороху, сегодня он пошлет его выбирать направление поиска и посмотрит, что из этого получится».
С таким решением и уснул Коломеец, а когда проснулся, Курилова уже не было в землянке. Коломеец посмотрел в амбразуру на передний край обороны. В километре за торфяным болотом виднелась серая лента дороги на Колпино. Где-то около нее проходят первые траншеи врага. Слева, где кустарник подступал к болоту, видны развороченные орудия и подбитые танки, обгоревшие бронетранспортеры и самоходные артиллерийские установки.
НУЖЕН «ЯЗЫК»
После полудня густая хмарь за невысоким лесом сгустилась в огромную пепельного цвета тучу, которая тотчас же поплыла вдоль переднего края обороны и затмила солнце. Спустя некоторое время запахло сыростью, потянул легкий порывистый ветер и вскоре заморосил мелкий туманообразный дождь.
Солдаты наконец-то получили передышку: фашистские самолеты скрылись за горизонтом и больше не появлялись над расположением полка. Подполковник Татарин, сидя за столиком, сколоченным из нестроганых досок, довольно громко кричал в телефонную трубку:
— Вот видите, наша зенитная артиллерия сыграла свое. «Юнкерсы» не ходят больше на бреющем. Проверьте позиции и приготовьте для «максимов» более удобные площадки. С воздуха нас прикрывать больше некому, имейте это в виду.
Сергей стоял навытяжку и ждал, когда командир полка закончит разговор, но подполковник взял другую трубку, а Курилову указал рукой на ящик около стенки. В трубке кто-то громко прокричал:
— Разрешите поддать — лезут нахально.
— Только с запасных. Понял? И спокойно. — Подполковник положил трубку, повернулся к Сергею, объяснил: — Кипятятся, ну и народ.
На столе вновь загудела трубка, которую он положил раньше. Кто-то докладывал, торопливо требовал подбросить огонька, и подполковник опять внушал:
— Спокойно, подтяни левое крыло, пару «максимов» дай соседу справа. Понятно?
Курилов впервые видел, как подполковник ведет бой, и восхищался его спокойствием. Справа и слева даже через толстое, в несколько накатов перекрытие блиндажа доносились ружейно-пулеметная трескотня и нарастающей силы артиллерийская канонада.
— Каждый метр перепахивают, черти, — подполковник устало оперся рукой о стол, не выпуская из сжатой ладони телефонной трубки, затем посмотрел куда-то в угол, задумался, словно силился припомнить что-то важное, и как бы для подтверждения пришедшего в голову решения заключил:
— Только так! — он крепко стиснул пальцами трубку, и на его широкой натруженной кисти отчетливо выступили темные, скрученные в тугие жгуты жилы.
— Только так, лейтенант! — повторил подполковник, бросив на Курилова грозный взгляд, как будто отвергал какое-то его неправильное решение, и, выждав несколько мгновений, опять взял трубку.