Между тем кабан продолжал куралесить. Он появлялся то в лесу, то в степи. Иногда в течение суток его следы обнаруживали по два-три раза.
Личный состав заставы потерял покой. Сапегин и Дюкало не успевали расследовать, и на кабаньи тропы ходили и другие, наиболее опытные воины.
— Ваш знакомый скоро нас всех уморит, — сетовали пограничники, встречаясь с Сапегиным.
А не обращать внимания на следы нельзя: пять, десять, пятнадцать раз границу мог пересечь кабан, а в шестнадцатый… В шестнадцатый мог оказаться нарушитель.
Свадебный подарок
Усталый и злой возвратился из очередного розыска Алексей. Вконец измучил кабан!
Дело дошло до того, что Алексею и во сне мерещились кабаньи следы. Знакомые отпечатки так примелькались, так запечатлелись в памяти, что он различил бы их среди сотни других.
В коридоре Сапегин встретился со старшиной Цыпленковым. Цыпленков — потомственный охотник. Чуть ли не с десяти лет ходил то с отцом, то с дедом по болотам на уток, выслеживал медведей, участвовал в облавах на волков. А на заставе пришлось переквалифицироваться. Недавно командование поручило Цыпленкову хозяйственную часть.
Николай считал свое новое назначение иронией судьбы, хотя службу нес исправно. Уравновешенный, невозмутимый, он никогда не суетился, подобно некоторым снабженцам. Но летом в столовой не переводились свежие овощи, зимой — соления. Пища для солдат готовилась разнообразная и вкусная, одежда выдавалась добротная. За это Цыпленкова любили на заставе.
Правда, Сапегин иногда подшучивал над старшиной по-дружески. Приучил он Кубика лаять на Цыпленкова. Стоило Николаю встретиться с Алексеем и его четвероногим спутником, как старшина начинал приговаривать:
— Смотри, Кубик, Цыпленков идет! Помнишь, он вчера тебе в паек каши недодал.
Кубик немедля обрушивался на старшину громоподобным сердитым лаем: «Га-ав! Га-ав!»
Солдатская признательность была приятна Цыпленкову. Однако охотничьи страсти не унимались. Может быть, именно потому и завел он в небольшом пруду, неподалеку от заставы, зеркального карпа. Конечно, рыбалка — не то, а все же охота.
Встретясь с Сапегиным, Николай не удержался, чтобы не спросить о состоявшемся розыске, хотя и видел, что Алексей был явно не в духе.
— Что, опять все тот же кабан?
— Тот самый, — с досадой махнул рукой Сапегин и, не задерживаясь, направился к себе.
Мысль о поимке кабана давно застряла в голове Николая и сидела крепко, словно гвоздь в суковатом дереве. Неизвестно, к какому решению пришел бы он в конце концов, если бы в кладовой случайно не обратил внимания на мешок с кукурузой. «Это то, что нужно», — мелькнуло в голове Николая.
Отсыпав в газету с килограмм кукурузы, Цыпленков заглянул на кухню и подозвал к себе повара:
— Мне надо сварить немного кукурузы. Только не сильно разваривай.
— Не рановато ли на рыбку задумали, товарищ старшина? Зима ведь.
— Ничего, у меня рыбка особая, — пошутил Николай. — И зимой клюет!
Захлопнув дверь, Цыпленков направился к сержанту Шакиру Хисамутдинову и о чем-то долго с ним советовался. Сержант кивал головой, только изредка вставляя слово, другое.
— Значит, перед вечером? — закончил Цыпленков.
— Есть! Будем готовы! — живо щелкнул каблуками сапог Хисамутдинов.
— И никому ни слова, — предупредил старшина.
— Есть никому! — охотно согласился сержант.
Однако, когда Цыпленков уже шагал по коридору, Хисамутдинов нагнал его и обратился с вопросом:
— Ты сказал — двое должны знать. А товарищ майор Анохин?
— Об этом не волнуйся, — успокоил его старшина. — Майор уже знает и разрешил.
В безоблачном небе догорал ранний зимний закат, когда Цыпленков и Хисамутдинов вышли на охоту. Вершины деревьев, слегка укрытые инеем, мягко освещались неяркими солнечными лучами.
Хисамутдинов поправил воротник, поплотнее закрывая шею.
— Сильный мороз будет.
Цыпленков не возразил. Отсутствие облаков и ветра, действительно, предвещало морозную ночь.
Цыпленков прибавил шагу, Хисамутдинов тоже. Прихваченный усиливающимся морозцем, снежок слегка похрустывал под ногами. Пройдя километра четыре, старшина и сержант вышли к заснеженной лощине, поросшей кустарником. Спустившись немного по склону, выбрали свободную от зарослей полянку и остановились.
— Здесь? — спросил Хисамутдинов.
— Думаю, тут лучше всего будет, — ответил Цыпленков.
Выломав густую, разлапистую ветку, старшина пошел к центру полянки. Хисамутдинов видел, как он развязал мешочек, перевернул и высыпал все содержимое на снег. Затем Цыпленков, отступая назад, старательно замел веткой свои следы.