Сменялись дни, точно часовые на границе, и каждый из них преподавал нам все новые и новые уроки, один поучительнее другого, но не забывались слова Босали о следах на граните. Проезжая мимо одинокой мельницы, где хозяйничал Босали, мы чувствовали себя в большом долгу перед ним и старались хоть чем-то помочь ему: кто охапку дров привезет, кто первый весенний цветок подарит, кто «забудет» папиросы, сгущенное молоко, сыр или конфеты, а Мраморная стала для нас тем районом нашей службы, где никто не смел не только допустить небрежность, но и даже пожаловаться на усталость.
Весной, когда буйно зацвели горные маки, комсомольцы заставы решили привести в порядок могилу Арсентия Богатырева. Наш Гвоздик, ставший к этому времени активнейшим общественником (он был членом комсомольского бюро и отвечал за работу среди местной молодежи), перед самым выходом на Мраморную подошел ко мне и, лукаво улыбаясь, предложил:
— Надел бы фуражку брата. Будь я на твоем месте, поступил бы сегодня именно так. Там все село будет, понял? — это насторожило меня и озадачило: вдруг Гвоздик возьмет да брякнет об этой фуражке, мол, есть у нас тоже потомки пограничников.
— Ты что задумал? — спрашиваю сияющего Гвоздика, а он спокойненько отвечает:
— Что, поджилки вздрогнули? Не по тебе, видно, гранит пограничья. А я вот решил навсегда надеть зеленую фуражку, в училище этой осенью пойду.
Гвоздик, свалив на меня тяжелую ношу раздумий, убежал по своим делам организатора предстоящих торжеств на Мраморной, а я, оставшись один, крепко задумался. Чем больше раздумывал об истории, рассказанной Босали, тем все больше меня одолевали сомнения. В самом деле, почему Арсентий, Илима, Босали пулями высекали свои следы на граните, а я?.. К тому же пули сейчас не свистят на Мраморной. А если бы свистели?.. Мне сделалось стыдно за свою нерешительность. Я круто повернул к заставе. На митинг я пришел в зеленой фуражке брата.
Как я и ожидал, Гвоздик действительно не удержался от искушения на митинге, он заявил, что мы, молодежь, готовы идти по трудным дорогам отцов и братьев, нести дальше их эстафету. Прозвучало это немного пафосно. Но ему горячо и долго аплодировали.
Осенью мы с Гвоздиком поехали в Алма-Ату и, выдержав вступительные экзамены, надели курсантские погоны.
Владимир Любовцев
РАТНЫМ ТРУДОМ ПОКОЛЕНИЙ
Слова, вынесенные в заголовок этого очерка, позаимствовал я из выступления генерал-майора Н. Д. Пескова на вручении отряду республиканского переходящего Красного знамени. Генерал сказал:
— У этого знамени есть одна особенность: оно переходящее. Орден, который советский народ прикрепил на боевое знамя вашего отряда, не может перейти к другой части, он завоеван ратным трудом поколений пограничников, служивших в вашем отряде и служащих сейчас. Это же знамя у вас могут отобрать те, кто не остановится на достигнутом, не будет топтаться на месте, не самоуспокоится. Желаю вам никогда не испытать горечи расставания с ним!..
«Медаль за бой, медаль за труд — из одного металла льют». Я смотрю на два знамени. Оба из тяжелого шелка, одинаковое золотое шитье. Только на первом, у которого всегда стоит часовой, сияет орден Красного Знамени. Прикреплен он недавно — в конце декабря прошлого года. Орден № 549506. Знамя намного старше своих часовых и даже большинства офицеров, отдающих ему честь, проходя в штаб. Знамени скоро пойдет сорок первый год.
Я расскажу о ратном труде нескольких поколений пограничников отряда, о труде, который завоевал высокую награду Родины.
ОТЦЫ
К майору Попову приехали в гости родители. Отец, Алексей Николаевич, полковник запаса, осматривая городок, не переставал восхищаться:
— Вот это да! Богато живете! И техники сколько! А мы…
Александр Алексеевич знал, что сейчас отец начнет вспоминать прошлое. Так бывало раньше. Но здесь все вышло по-иному. Он вдруг замолчал, задумался, потом негромко попросил:
— Саша, поедем на вторую, можно?
Майор понимал, почему отца тянет на эту заставу. Там Попов-старший служил в конце двадцатых годов, там же появился на свет он, Александр, в девятьсот тридцатом. Получив недавно назначение в этот отряд, майор и сам первым делом поехал на заставу, о которой столько раз слышал от родителей, но на которой ни разу взрослым не бывал. Увезли его оттуда двухлетним несмышленышем. Потом были другие заставы, на Дальнем Востоке, которые он уже помнил. С волнением ходил он в первый свой приезд по родной заставе, стараясь что-то припомнить, узнать. Ведь слово «родина» мы пишем и с заглавной буквы, и со строчной: Родина — это весь Советский Союз, и в то же время родина — это то село, тот город, где мы впервые вдохнули воздух, издали первый крик. Майор Попов мог сказать про себя, что он — пограничник с пеленок…
Оба Поповы, отец и сын, проехали по участку отряда. И те рассказы о прошлом, которые Александр не раз слыхивал в юности, здесь осветились новым отблеском грозных минувших лет.
Вот Петр Карабан, которого отец хорошо знал. Середина двадцатых годов. Еще не закончена демаркация государственной границы, на заставах не хватает людей, через рубеж лезут шпионы, диверсанты, контрабандисты. Да и турецкие генералы не прочь воспользоваться тем, что граница еще точно не обозначена на местности, — подразделения аскеров захватывают приграничные села, чтобы потом поставить демаркационную комиссию перед фактом: это, мол, наша территория.
Зимой двадцать четвертого года Петру Карабану пришлось вступить в бой со взводом пехоты. Аскеры, вырыв временные пограничные столбы, вторглись ночью на нашу землю. Прошли уже около ста метров, когда на их пути вырос всадник с ручным пулеметом. Сдвинув на затылок буденовку, властно сказал:
— Стоп! Дальше хода нет, поворачивайте назад, господа-мусье.
Возможно, Петр выражался не столь изысканно.
Офицер с нагловатой усмешкой посмотрел на молодого бойца и, коверкая слова, процедил:
— Когда ишак стоить перед локомотив, его нет живой, локомотив давил ишак. Молодой человек не хотейл быть живой?
Петр вздыбил коня и галопом ускакал в снежную декабрьскую круговерть. Вслед ему раздался хохот солдат и резкий выкрик офицера: «Карош аскер, умный аскер!»
Однако смеялись чужеземцы рано. Отскакав метров на двести, Карабан спрыгнул с коня, залег и выпустил по ним очередь. Пули просвистели низко над головой бандитов. Потом донесся голос:
— Последний раз предупреждаю, если не хотите быть покойниками! Назад!
Турки не поверили, что один боец может сопротивляться им. Они знали, что на горной заставе всего девять пограничников, до нее семь километров, стрельбу там не услышат. Он один, пусть даже и с ручным пулеметом. А их тридцать отлично вооруженных и обученных.
И разгорелся бой, продолжавшийся несколько часов. Но самое поразительное случилось потом, уже на рассвете. Турецкие аскеры увидели, как пограничник вскочил на коня и помчался прямо на них, стреляя из пулемета. Ошеломленные такой дерзостью, испуганные тем, что этого человека вроде бы и пули не берут, чужеземцы побросали оружие и бежали с советской земли.
И позже Карабану не единожды приходилось вступать в схватки с численно превосходящим противником. Стойкость, мужество, отвага и боевая выучка помогали Петру неизменно выходить победителем из этих поединков.
Трудно и тревожно жилось в те годы на границе. Антисоветские организации, обосновавшиеся в сопредельной стране, засылали к нам вооруженные банды, пытались всячески спровоцировать столкновения советских пограничников с турецкими.
В ноябре 1929 года в районе Леписских кочевок одна из таких банд пыталась угнать за рубеж большое стадо. На ее пути встали пограничники фланговой заставы. Двое суток продолжалась схватка. Особенно трудно пришлось группе, возглавляемой Владимиром Панасенко. Отчаявшиеся бандиты лезли напролом, лишь бы уйти от возмездия. Сам Панасенко был ранен, но оставался в строю, пока банда не была уничтожена.