Выбрать главу

И молвил Предвечный слово рыбе, и извергла она Голубка на сушу, где танцевал он от радости, а потом преклонил колена и молился много часов подряд.

И было слово к нему вторично: Иона, встань, иди в Ниневию — город великий, и проповедуй в ней, что Я повелел тебе прежде, идти и проповедовать, что аз есмъ и аз есмь то, что аз есмь.

Ниневия, как всем известно, — город великий, на три дня ходьбы от передних врат до задних. И начал Голубок ходить по городу, сколько можно пройти в один день, и в смятении от его прилавков, рынков и храмов смердящих встал на перекрестке в пыли и вскричал что было сил:

— Еще сорок дней — и Ниневия будет разрушена!

Собрались вокруг люди и прислушались к нему. Поверили они всему, что сказал он, и покаялись, и оделись во вретища, и посыпали головы пеплом, от большого в них до малого. Царь повелел провозгласить по всему городу, чтобы даже скот, и волы, и овцы покрыты были вретищем, и сели на пепле покаяния ради. Каждое слово, что Голубок произносил, царь повторял своим указом. Каждый обратиться должен от насилия рук своих, каждое сердце должно излить свое вожделение. Все люди Ассирии повернулись к Предвечному, сбросив идолов своих со стены. Но даже тогда царь не был уверен, что Предвечный умилосердился и отвратил смерть от него и от его народа.

Но Предвечный сам явился гласом царю и сказал, что доволен им и народом его, и не наведет на них мор и землетрясение через сорок дней.

Но Голубок сильно огорчился этим и был раздражен. Спросил он у Предвечного, послан ли был он как пророк уничтожить этот нечестивый град только для того, чтобы слова его бросили ему же в зубы, а пророчество его зазвучало насмешкой?

— Неужели это огорчило тебя так? — спросил Предвечный.

И вышел Голубок из города, и сделал себе кущу за стеной, ибо верил в сердце своем, что Предвечный поразит народ мором и бурей, и хотел увидеть он, что будет с городом, но только не слишком близко. И весьма обрадовался он, когда тыква-горлянка, его любимейшее из творений, выросла на его глазах перед кущею. Росла она быстрее любых растений за вратами Эдема, выпуская один за другим извивы стебля, расправляя листья, точно гуси — крылья. Всего за час поднялась лоза над Голубком, чтобы над головой у него была зеленая тень, и сидел он под нею в прохладе, чувствуя, что любит его Предвечный и принял его горькое покаяние. Конечно же, наутро Ниневия погибнет, а Голубок окажется пророком великого достоинства.

Настало утро. Проснулся Голубок, и сразу увидел, что лоза тыквы его увядает. Прохладный рассветный ветерок задул зноем. Поникло растение и засохло, и листья его побурели прямо у Голубка на глазах. Ниневия же стояла во всем своем великолепии, верша дела свои, как и в любой другой день. И понял Голубок, что Предвечный гневается на него и снова хочет причинить ему вред, Ниневии же так или иначе будет все равно. Ослушался я, вскричал Голубок, Предвечного и лишь на волосок от смерти отстоял. И послушался я Предвечного, и унижен стал. Ни справедливости нет, ни истины — ни в мире, ни на небесах.

И сидя под палящим солнцем, услышал он голос:

— Неужели так сильно огорчился ты за тыкву, что увяла она, когда ты решил, что она — знак торжества твоего над Ниневией?

— Очень огорчился, — ответил Голубок в раздражении своем.

— Так, что даже до смерти.

— Ты сожалеешь о тыкве, — сказал Предвечный, — поскольку любил ее и видел в ней меня. Но нет в тебе ничего, что заставило бы тыкву расти, цвести и наливаться плодами. Ниневия — моя тыква. Я создал ее, создал прекрасный этот город. Богата она коровами, овцами и быками. А также — сто двадцать тысяч человек живут в ней, не умеющих отличить правой руки от левой.

AU TOMBEAU DE CHARLES FOURIER[60]

(пер. Д. Волчека)

I

Вот тарахтит по бульвару Распай в своем автомобильчике мисс Гертруда Стайн из Аллегейни, Пенсильвания, городка который она совсем не помнит, да и нет его теперь,[61] и из Окленда, Калифорния, где, как она вам скажет, нету там никакого там.

Она принимала роды в балтиморских трущобах, вскрывала трупы на медицинском факультете университета Джонса Хопкинса, изучала философию и психологию под началом Уильяма Джеймса[62] в Гарварде. Она коротко постриглась, чтобы походить на римского императора и выглядеть современно.

вернуться

60

На могиле Шарля Фурье (фр.).

вернуться

61

См. главу «Гертруда Стайн до приезда в Париж» в книге Г. Стайн «Автобиография Элис Б. Токлас»: «Она уехала оттуда шести месяцев от роду и больше ни разу там не была а теперь этого Аллегейни и вовсе нету потому что теперь он называется Питтсбург».

вернуться

62

Уильям Джеймс (1842–1910) — американский психолог и философ, основоположник прагматизма. Брат писателя Генри Джеймса (1843–1916).