Локен пошатнулся. Образы теперь сменялись часто и быстро, испытывая его желудок на прочность своим головокружительным движением. Они мельтешили вокруг него в урагане ужасных возможностей, и везде, куда бы он ни посмотрел, он видел более ужасное и отвратительное зрелище, чем в прошлый раз.
Безошибочно угадываемые силуэты мёртвых примархов, распятых на стенах крепости-монастыря или повешенных, истлевших и разлагающихся на гигантской виселице. Демоническая машина неизмеримых размеров, в которой зубья шестеренок вырезаны из континентов, а сами шестерни сделаны из ядер разоренных планет. И, в конце концов, сама галактика погрузилась в бурлящий бесконечный океан измученных душ, когда адская варп-материя вылилась в реальное пространство и превратила это измерение в пустошь безумия.
Затем Малкадор ударил кончиком своего посоха в пол, и всё стало как прежде. Гололиты снова показывали зацикленные витки истории, а скорбный ветер среди колонн был единственным звуком. Никто из Странствующих Рыцарей не произнёс ни слова. Никто из них не мог найти слов, чтобы описать зрелище, которое показал им Сигиллит.
Локен знал, что эти образы нереальны, не более чем искусственные порождения света и звука — разве это не так? Но он чувствовал слабость внутри себя, застывший ледяной ком внутренностей, поглощавший пламя жизни его души. То, что показал им Малкадор, было слишком осязаемо, чтобы быть просто выдумкой. Каким–то образом Сигиллит наполнил гололиты реальностью, которая сделала из них нечто большее, чем просто захваченные фотоны и сымитированные картинки.
— Как… можешь ли ты действительно утверждать, что всё это произойдет? — Гарро нарушил молчание, произнеся вопрос надломленным, срывающимся голосом.
— Могу, — сказал ему Малкадор. — Я был там, в этих местах. Моя душа едва ли привязана к настоящему. Я ходил, как призрак, в то тёмное и страшное завтра. И оно сбудется, если вы не последуете моему приказу.
— И чего же ты хочешь от нас? — наконец сказал Йотун.
Малкадор кивнул и полез во внутренний карман своей мантии, его рука показалась с маленьким мешочком на шнурке из тёмного бархата.
— Первый шаг — это отбросить всё, что у вас было. Каждый из вас был отнят у ваших родных легионов, когда вы стали моими Избранными, моими Странствующими Рыцарями. Вы отказались от своего первородства. Теперь вы должны отдать то, что осталось, — он подошел к Йотуну, и воин поднял серебряную монету, похожую на ту, что показывал Севериан — теперь Япет. — Ты уже принял своё новое имя, дитя Фенриса. Теперь сделай последний шаг.
Малкадор кивнул, и Йотун склонил голову. Воин носил на своих доспехах несколько резных амулетов, которые только сын Русса мог назвать своими. С торжественной формальностью он разорвал веревку, удерживавшую их на месте, и бросил на пол.
— Я — Йотун, — сказал он. — Я — Рыцарь.
Рядом с ним Рубио шагнул вперед и бросил свой гладиус на пол, резная Ультима на рукояти сверкнула на свету. Он посмотрел на меч, а затем, к удивлению Локена, показал свою собственную монету.
— Я — Койос, — нараспев произнес кодиций, глядя вдаль. — И я — Рыцарь.
Темноглазый воин, до этого державшийся в тени, встал рядом, чтобы произнести свое новое имя, поднимая своё серебро в воздух:
— Я — Янус.
— Япет, — сказал старый Волк, покорно склонив голову.
Малкадор подошел к Вардасу Изону и вложил ему в руку монету.
— Произнеси его, — приказал он.
— Сатре, — ответил воин, прочитав выгравированное на металле слово, и бросил на Локена настороженный взгляд. Другая его рука разжалась, и из пальцев выпал крошечный украшенный предмет — огранённый яркий рубин на золотой шестерне.
— Меня зовут Оген, — легионер с угольно-чёрными волосами и бледной кожей с каменным выражением лица отбросил нитку ониксовых бус, вырезанных в виде черепов птиц.
Затем Сигиллит подошел к рыцарю в капюшоне, никогда не показывавшему своего лица, и положил ещё одну монету из мешка в его ожидающую ладонь.
— Раньше у меня никогда не было истинного имени, — слова молчаливого воина были ледяными. Он поднял глаза, изучая Малкадора. — Это подойдет. Я — Эпиметий.
— Хирон, — легионер с пронзительным взглядом, опиравшийся на посох и с самого начала наблюдавший за ними, как ястреб, нарушил молчание, чтобы произнести это единственное слово, и в этот момент стало ясно, что он больше не заговорит.
Затем Малкадор встал перед Локеном, и вложил ему в ладонь серебряную монету. Она была необычайно тяжелой для такого маленького размера.