Он Большой! Он должен был остановить врага.
Его глаза стали злыми, и Большой ударил меня. Я ударил его в ответ. Он налетел на меня. Мы покатились по земле, поднимая ,клубы пыли. Мы кусались и вопили. Большой сильный, очень сильный. Он принялся колотить моей головой о землю.
Другие воины только смотрели, никто не присоединился к нашей схватке.
Он побил меня. Мне больно. Я ушел.
Большой начал успокаивать воинов. Подошли самки, чтобы выказать свое уважение Большому. Потрогать его, погладить, как он любит. Он последовательно оседлал одну за другой троих самок. Он чувствовал себя Большим.
А я лизал свои раны. Подошла Шила, чтобы поухаживать за мной. Скоро мне стало лучше. И я забыл про Эеу.
Однако я помнил, что Большой побил меня. При всех. Теперь у меня все болит, а за Большим ухаживают самки.
Он позволил прийти и забрать Эсу. Он Большой, он должен был остановить врага.
Придет день, и я до него доберусь. И он будет лежать на спине.
Придет день, и Большим стану я.
– Когда ты покинул сознание шимпанзе? — спросила Келли.
– После того как Большой перестал колотить меня… точнее, Айпана.
Они загорали под ярким солнцем у бассейна. Пьянящие запахи леса пробудили в Леоне желание снова вернуться в пыльные долины, где совсем недавно пролилась кровь. Он задрожал и глубоко вздохнул. Драка с Большим увлекла Леона, ему не хотелось уходить, несмотря на то, что было больно. Погружение обладало гипнотической привлекательностью.
– Представляю, как ты себя чувствуешь, — сказала Келли. — Мы ведь так похожи на них. Я покинула Шилу, как только появились рабуины. Мне стало очень страшно.
– Зачем их, по-твоему, вообще разводили?
– Предполагалось, что на рабуинов будут охотиться, так мне сказал Рубен. Нечто новое и таящее в себе опасность.
– Охотиться? Наши бизнесмены готовы ухватиться за любую возможность… — Леон собрался прочитать небольшую лекцию о том, как далеко зашло в своих экспериментах человечество, но в последний момент понял, что сейчас это не к месту.
– Ты всегда говорил, что люди — разумные животные. Никакая социоистория не будет работать, если не принять во внимание нашу чисто звериную составляющую.
– Боюсь, мы способны на самые страшные поступки. — Леон не ожидал, что опыт погружений произведет на него такое сильное впечатление.
– Думаю, да. В термине «цивилизованный человек» есть внутреннее противоречие. Шила строит козни, чтобы ее потомство получило побольше мяса, Айпан хочет занять место Большого — подобные вещи случаются и среди добропорядочных обывателей. Только люди научились маскировать свои желания.
– Я не совсем тебя понимаю.
– Человек использует разум, чтобы скрывать мотивы. Возьмем, к примеру, главэкспа Рубена. Прошлым вечером он прокомментировал твою работу над «теорией истории».
– Ну и что?
– А кто ему сказал, что ты этим занимаешься?
– Не думаю, что я… ага, ты полагаешь, он собирает о нас информацию?
– Уже собрал.
– Мы же просто туристы…
Ее улыбка стала непроницаемой.
– Не устаю восхищаться твоей наивностью, когда ты спускаешься с высот науки на грешную землю.
Леон так и не понял — комплимент это или нет.
Рубен предложил Леону провести поединок в спортивном зале станции, и Леон согласился. Они сражались на мечах, используя левитацию, основанную на электростатических подъемниках. Леон реагировал медленно и неумело. Когда его собственное тело не успевало за быстрыми выпадами главэкспа, ученый с сожалением вспоминал уверенную грацию Айпана.
Каждую следующую схватку Рубен начинал с традиционной стойки: одна нога впереди, конец меча описывает маленькие круги в воздухе. Иногда Леону удавалось пробить защиту Рубена, но чаще всего приходилось тратить всю энергию своего подъемника на то, чтобы ускользнуть от ударов противника. Леон получил от поединка гораздо меньше удовольствия, чем Рубен. Сухой африканский воздух отнимал у него силы — в то время как Айпан им наслаждался.
Между тем Леону удавалось получать все новую и новую информацию о шимпанзе от Рубена, а также благодаря посещениям огромной библиотеки Базы.
Прежде Леон никогда не задумывался о поведении животных, хотя вырос на ферме.
Заметив в зеркале себя, собака считает, что перед нею другая собака. Как и коты, рыбы или птицы. Через некоторое время они привыкают к безобидным, лишенным запаха изображениям, но не узнают в них себя.
Человеческие дети в возрасте двух лет уже способны сделать правильный вывод.
Шимпанзе требуется несколько дней, чтобы сообразить, что они смотрят на свое отражение. После этого они начинают самым бесстыдным образом прихорашиваться, изучать свою спину, пытаются взглянуть на себя по-другому, мастерят шляпы из листьев, а потом смеются, увидев результат.
Так что они могут сделать то, что не под силу другим животным — взглянуть на себя со стороны.
Они живут в мире, полном отражений и воспоминаний. Они помнят термитники; помнят, как следует барабанить по дереву; знают, как найти места, куда падают крупные, собирающие воду листья и созревшее зерно.
И все это он, Леон, заложил в миниатюрную модель социоистории шимпанзе.
Вечером, во время вечеринки, Леон смотрел на туристов совсем другими глазами.
Теплый ветер из долины приносил запах пыли, разложения, жизни. И животное беспокойство наполняло комнату.
Леон любил танцевать, а Келли этим вечером была соблазнительной партнершей. Однако Леон не мог остановиться и продолжал анализировать, раскладывая окружающий мир на мелкие составляющие.
«Невербальную модель привлечения партнера люди использовали еще с тех самых пор, когда были обычными млекопитающими», — сказала Кёлли. Он размышлял над ее словами, изучая толпу в баре.
Женщина пересекла забитый людьми зал, покачивая бедрами, бросила быстрый взгляд в сторону подходящего мужчины, а потом с напускной скромностью отвернулась, как только увидела, что он обратил на нее внимание. Стандартный первый шаг — посмотри на меня.