Острые края кололись даже сквозь высокие сапоги. Она совсем забыла об этом – помнила, как бьются о камень волны, но не помнила об этих острых краях, где камень слоился и раскалывался. Вспомнив детство, она попыталась посмотреть вокруг глазами ребенка. Увидела морских звезд и крабов – и забыла, как они называются. Она настолько детально изучала морских обитателей, что ей пришлось очень постараться, чтобы не думать о мелочах: как двигаются морские пиявки или что яркие пятна на камнях скрывают в себе миллиарды микроскопических существ.
Песок здесь походил на сахар-сырец, а у края воды, куда она спустилась, – на демерару. Вода была мутная, на берегу, на крупной гальке, лежали ракушки и водоросли. Кажется, недавно был шторм. Ей очень захотелось снова прикоснуться к океану. Сняв перчатки, она присела на корточки и опустила руки в воду. Скоро они потеряли чувствительность. На работе она занималась как раз океанскими глубинами, но сейчас ей хотелось просто смотреть на игру ветра и полет чаек. Она пришла посмотреть на море, а не на океан.
У стойки регистрации горел камин. Древний компьютер с табличкой абрикосового цвета бесполезно стоял далеко за стойкой, как символ, как напоминание об эпохе, когда вычислительные машины были огромными, медленными и неповоротливыми, когда их не считали чем-то само собой разумеющимся. Половину холла занимала елка, украшенная, по местному обычаю, сухими цветами, блестящими гирляндами и золотыми свечками. Пока улаживали формальности, она прихлебывала горячий чай. Вписав свое имя в огромную конторскую книгу перьевой ручкой, она получила латунный ключ. Портье провел ее через холл и курительную комнату к старинному лифту, над дверью которого горело английское слово U P, но она предпочла подняться по лестнице. Ее номер был в задней части отеля, на третьем этаже, как она и просила. Он состоял из спальни и гостиной с большим шелковым туркменским ковром. Эта часть отеля сохранилась с тех времен, когда здесь была усадьба. Потолочные балки тогда вымачивали в молоке целый год, чтобы они стали крепче. Из окон виднелись лужайки, сосны и пляж, а ночью, наверное, будет виден маяк. На кровати лежала написанная от руки записка, уведомлявшая, что в третье воскресенье Адвента гости, по традиции отеля, могут поужинать супом из лобстера и другими блюдами в кухне отеля без дополнительной платы. Суп будут подавать в сине-белой супнице мейсенского фарфора, а приборы будут позолоченные. Она переложила записку на тумбочку и разделась.
Старинная ванна оказалась очень глубокой, а стоявшие рядом масла – дорогими, с сильным ароматом. Наполовину погрузившись в обжигающую воду, она то засыпала, то просыпалась. Она хотела позвонить матери, но ее сморило – она уснула в халате и проснулась, когда было совсем темно, только горел огонь в камине. Она включила свет, причесалась и натянула платье, но передумала, не успев его застегнуть. Сняла платье и надела пижамные штаны, футболку и кашемировый свитер. Позвонила и заказала суп, картофельный салат и бутылку вина. Ее ассистент и друг Том Максвелл, по прозвищу Мальчик-с-пальчик, записал ей несколько фильмов. Засунув диск в плеер, она выбрала «Охотников за привидениями». Том утверждал, что ей должно понравиться про шумерского бога. Когда принесли ужин, она налила себе стакан вина, выключила телевизор и вышла на балкон покурить. Начинался снегопад.
Он много путешествовал, поэтому ему много приходилось ждать. А вот детство прошло по-другому, оно было оседлым. Он вырос на севере Англии, где река впадает в Северное море. Во время отлива речку можно было перейти вброд. Бросить вызов природе и самому себе. Нервы требовались крепкие: несколько шагов приходилось идти погрузившись в воду полностью.
Его семья занимала дом эпохи регентства на краю выгона. Из его спальни виднелась черная мельница, лопасти которой начинали двигаться только при сильнейшем ветре. Ее называли чертовой мельницей. По кладбищам гуляли чайки, а если ветер дул со стороны Дании, воздух становился соленым на вкус. Зимой с высоты собора открывался вид на замерзшие болота с одной стороны и бушующее море – с другой.
Лошади – вот была его настоящая страсть. Он был не из тех, кто считает, будто умеет ездить верхом, если чувствует себя довольно уверенно, двигаясь вперед. В дни школьных каникул он носился по выгонам и по берегу моря. Он и в армию-то пошел только из-за лошадей, но оказался в итоге в парашютно-десантном полку, а не в кавалерии. Как он ни старался, он не мог вспомнить, каковы лошади на ощупь и как они пахнут. Здесь, в вонючей темноте сомалийской тюрьмы, возможность сесть на лошадь казалась ему менее вероятной, нежели появление золотого ангела, к крыльям и одеянию которого можно будет прикоснуться.