— Не красивые — более совершенны, так получается? А красота — просто компенсация отсутствия других качеств?
— Биологическая — да. Но знаешь же, что красота разная бывает. Сама про себя говоришь, что не красавица, но мужики липнут. Почему?
— Ну это они энергию чуют. Видела я тех красавиц. Энергетическая прореха на человечестве. Как воронка, все на себя сосет. Взамен только внешний вид. Один знакомый из органов называет таких «красивая обертка для мужского члена».
— Вот. Энергия. У тебя уровень выше. И все твои странности прощаются и не замечаются. К тому же ты отдаешь больше, чем берешь. Прыжков в разные стороны у тебя нет. А для мужика знаешь, как важна надежность?
— Знаю. Всем нужна подруга, которая патроны подает, автомат поднимет, медсестра, которая с поля боя вытащит, перевяжет и вылечит. Ласковая кошка, которая мурчит, когда надо, утешит и посоветует. И все это не зависимо от обстоятельств и своего самочувствия.
— Именно. Думаешь, они не чувствуют? Еще как, хоть и не сознательно. Вот тебе и ответ, почему к тебе тянутся.
— Но я же и не уродина.
— На комплимент напрашиваешься? Энергия выправляет внешность.
— Напрашиваюсь. Дед сказал, что надо наслаждаться тем, что есть.
— Наслаждаться использованием того, что есть. В нужном направлении. Тогда да. А если стоять на месте в самовосхищении, то просто бензин сожжешь и все.
— А ты про себя все знаешь?
— Знаю, но не расскажу. Это очень личное.
— Хочу еще про Ульриха спросить. Он давно появился?
— Давно. С зимы еще. Наши его в Минске подобрали. Понял он все, увидел. И сделал выбор. А там такие выборы не одобряют. Сбежал из какой-то учебки комитетской. Но тут всю жизнь не просидишь.
— С нами просится.
— А куда ему деваться?
— Так я и сама не знаю, куда идем. Дело сделано. Ты мне помогла. Думала, домой возвращаться пора. Только боязно. Так просто не выпустят.
— То то и оно. Деда спроси.
Егор Тимофеевич появился вечером. Посвежел и снова молодо выглядит. Рик с ним уходил. Судя по корзине маслят, они на природе были.
— Дед, какие планы?
— Эх, егоза. Что тебе тут не живется? Я бы тебя оставил на месяц. А там домой сама добралась бы. А?
— Ну уж нет. Мне тут хорошо. Адарка теперь моя подруга. Ганна, как родная. Но чувствую, что мне с тобой надо. Ты же не просто так идешь?
— Я то да. Но тебе туда еще рано. Мы с Риком сами сходим.
— Рик, а ты что скажешь? Возьмешь меня с собой, — я хочу потрепать его по голове.
Но пес внезапно встает на задние лапы, а передние кладет мне на плечи. Он выше меня на голову и тяжелый. Его теплый язык крест накрест лижет мне лицо.
— Да что же это, Рик! — смеюсь я.
— Ишь, возьмет, — хмыкает Егор Тимофеевич, — так-то я его еще провожаю.
— Вот теперь точно с вами пойду, — топаю ногой, — обещал в гости везде брать, так бери.
— Придется брать, — дед смотрит на собакена. Тот потягивается, выгибает спину и тыкает меня в живот лбом.
Глава 17
Я вижу их — частички тех знаков, которые зашифрованы в генах. Они складываются в образы. Кто во мне? Меря — древнее финское племя на территории Ярославской области. По женской линии передается ведовство. Но тогда такие знания считались нормальными и даже необходимыми. Мужских образов нет. Оно и понятно. Генотип у меня женский. Славянское племя кривичей с запада. И у них линия от викингов. Поэтому волосы каштановые. И фигура оттуда же. Кавказские племена — из глубокой древности, но проявляются явно. Мама черноволосая и глаза у нее и у меня, как у серны.
Сегодня на завтрак зашел Егор Тимофеевич. Едим гречневую кашу с зеленым луком и подсолнечным маслом. Я к ней не привычная. У нас никогда ее не продавали. Только диабетикам выдавали. Считалась диетической. Странно, потому что в книгах пишут, что гречка у нас — основная культура. А здесь едят спокойно, без восхищения дефицитом. Говорят, даже солдат иногда кормят.
— Дед, а откуда у нас финны?
— Лучше спроси, откуда у финнов русские — смеется он, — правильно говорят, чтобы стереть память, надо пятьдесят лет. Одно поколение.
— А что не так? Сейчас все пишут. «Золотое кольцо. Древняя ярославская земля». Гоголь, опять же, упоминает расторопного ярославского мужика, который сани к тройке срубил.
— Так Гоголь про национальность ничего не говорит. Еще в прошлом веке половина области по фински разговаривала. Были деревни, в которых по русски не понимали.
— Это я читала. Но все равно, как так может быть? Раз, и никто ничего больше не помнит. Как и не было.
— Значит, путь такой у того народа был, — деду некогда, он собирается куда-то в болото вместе с Риком, них своя практика.