Вижу истекающего кровью, умирающего якута. По-детски небольшое тело снайпера разорванно автоматными очередями, и вместе с кровью, бьющей тугими толчками, вытекает его маленькая жизнь. Вижу, как поднимают на штыки носатого. Он дико кричит, извиваясь в воздухе, чем вызывает громкий хохот пьяных от пролитой крови немцев.
Ненависть захлестывает меня с новой силой. И я понимаю, как ничтожны эти людишки.
Людишки — пришедшие сюда умирать. Все вокруг дышит смертью, я сам и есть смерть. Я слышу, как бьются их поганые сердца, и мной овладевает одно желание — остановить. Остановить эти сердца! Такие твари не должны жить. Не должны дышать со мной одним воздухом. Вижу, как в небо ускользают души погибших снайперов. Что-ж, по нашим, по славянским обычаям, окропим кровью врагов их путь.
Иду прямо на фашистов, и они валятся как снопы соломы, подрубленные лихой казачьей шашкой. Гримасы ужаса и боли застывают на лицах, когда я касаюсь взглядом их трепещущих душ и умирающих тел. Потоки энергии вытекают из немцев и черными струйками ползут к моим ногам. Не могу остановится и впитываю все, что есть вокруг, каким-то шестым чувством ощущая, что это неправильно, но мне наплевать…
Когда вокруг не остается живых, поднимаю голову и смотрю в небо, туда, куда ушли якут с носатым, и мне кажется что они смотрят на меня и радуются нашей победе.
Внезапно силы покидают меня, и я проваливаюсь в темноту.
Глава 27
Снег. Бесконечные снежинки падают на лицо, облепляя его холодной кашицей, которая отчего-то не тает, и даже более того — застывает ледяной коркой. Рукой сгребаю налипшие льдинки и встаю на ноги. События последних часов прокручиваются в голове как в ускоренном просмотре кинопленки, будто кто-то подсказывает мне, кто я, и что происходит. Интересно. Но не более того… Мне совсем нет дела ни до Антона, ни до Анны… вообще ни до кого нет дела.
Вокруг тишина, только потрескивают деревья на морозе, да гулко ухает какая-то лесная птица. По всему полю разбросаны тела в немецкой форме. Прямо возле меня лежит человек в белом маскхалате, — это маленький якут. Я его знаю, но совершенно не испытываю никакого сожаления от того, что он умер. Мне все безразлично, незнакомый голос в голове что-то бубнит, советуя ему заткнутся, поднимаю с тела Якута винтовку, и наведя прицел на раздражающую своим уханьем птицу — стреляю. Не знаю что это за птаха, но она больше не живет. Мысленно протягиваю к ней руку и сжав в кулаке кусочек теплой энергии втягиваю ее в себя. Это очень приятно, нужно еще…
Оглядываясь, выискиваю новую цель, мне ничего так не хочется, как повторить, продлить этот восхитительный миг. Но рядом нет ничего живого. А вот вдали, за холмом, плещется бесхозная энергия, и что самое главное, там есть еще такие-же вкусняшки. Их довольно много, может тысяча, или больше… Отбросив бесполезное уже оружие — в нем был лишь один патрон, в радостном предвкушении двигаюсь в сторону предстоящего пиршества.
Лед проламывается под ногами, досадливо тормозя меня на пути к цели, и будто из пустоты, появляется какой-то человек, в черном балахоне. Всматриваюсь в него, но не вижу того, что мне нужно. Так не интересно… Пусть себе стоит, раз пустой. Пытаюсь обойти, но он неуловимо каждый раз вновь появляется у меня на пути, заставляя отвернуть от намеченной цели. Надо избавляться от назойливого типа, что-то он наглеет, и когда в очередной раз человек встает передо мной, резко прыгаю и хватаю его за плечи, с удивлением ощущая, как руки, пройдя сквозь тело, сталкиваются друг с другом, и я, не удержавшись, падаю прямо на него, но не встретив никакого сопротивления, утыкаюсь лицом в снег. Упав, быстро переворачиваюсь на спину и прямо перед собой вижу лицо незнакомца, точнее не лицо, а только лишь горящие синим огнем глаза, внимательно смотрящие на меня из-под капюшона. Голос в голове и жуткий взгляд странного человека объединяют усилия, и мой мозг словно разрывается на тысячи маленьких кусочков. Свет тухнет.
— Антон проснись. Антон!.. Антон! Просыпайся!
— Михалыч… дай поспать… рано ведь еще… — Отойдя от сладкой дремы, мгновенно вспоминаю произошедшее. Вот херня… — Что со мной такое? — Дух облегченно выдыхает, причем моими легкими, и как раз на вдохе. Закашлявшись, не прекращаю мысленного диалога. — А если б я подавился и помер?
— Тебе не грозит, ты и так мертв. — Издевательски отзывается дух.
— Ты чего курил? А? — Знаю, что шутить он не любит, поэтому как-то неуютно.
— Посмотри на себя. Пощупай. — Советует Дух.
Сев на снег, опускаю глаза на маскхалат, вся бывшая белой форма, теперь красная от крови.