Всматриваясь в далёкий пейзаж, Эрик и не заметил, как сам оказался частью этого пейзажа. Он шёл и смотрел, даже не замечая, куда идёт. Ноги сами вели.
Мир детства. Каким маленьким он стал. Дома зажиточных соседей, казавшиеся раньше ладными теремами, выглядели сейчас обычными домишками, не шедшими ни в какое сравнение с постройками Ветреного града. Вот завалинка у одного из таких домов, в былые времена всегда занятая бабульками-сплетницами — сейчас пустует, а земля под ней заросла травой. Могучий дуб, на его надёжные ветви всегда подвязывали качели и верёвки, а наверху, в кроне, ребята постарше каждый год строили шалаш. Теперь не всякий отважится залезть по сухим ветвям.
Эрик выискивал новые срубы, один или два виднелись на соседних улицах, но как много сгоревших и полусгнивших домов. Раньше такие быстро разбирали, а сейчас…
Пробегавшие мимо дети с удивлением и опаской проводили взглядом странного путника — новые лица редкость в деревнях. «Пришлые люди ведут на привязи беду», — так всегда говорил староста.
Остановившись у косого низенького забора, Эрик с тоской смотрел на свой дом. Худая крыша, солома гнилая, не менялась зиму или две, стены просели, маленькие окошки опустились совсем близко к земле, а рассохшиеся ставни: какая отвалилась, какая болтается на одной петле. Порожки в сени — через одну, да и те, что остались, вряд ли прослужат долго, старые доски даже на глаз выглядели паршиво. Сарай возле дома вообще завалился, а ведь раньше там держали целое хозяйство.
Как же так? Отец — работящие руки, никогда не запустил бы до такой степени дом. Что могло произойти?
Ответ сам пришёл, для этого не требовались сложные умозаключения.
Отказываясь верить в очевидное, Эрик не чувствуя себя, отворил скрипучую калитку и вошёл во двор. Косой взгляд на собачью будку. Будка пуста, не видно ни цепи, ни миски. Доски порожек заскрипели под ногами, но выдержали.
Трижды Эрик постучал в дверь. Он никогда не стучал в эту дверь, она всегда была для него открыта. Но сейчас он не мог позволить себе просто войти, прошло так много времени…
Половицы за дверью скрипнули. Клацнул засов.
Встречать неожиданного гостя вышла мама. Слова, заготовленные Эриком специально для этой встречи, так и не прозвучали. Он смотрел на маму, удивляясь произошедшим в ней переменам. Эрик запомнил её молодой и красивой, но сейчас он видел на измождённом лице множество морщин. Худые плечи и руки, высушенные тяжёлым трудом и долгими переживаниями. Женщина в мешковатой одежде сутулилась и от того казалась меньше ростом.
Эрик с жалостью смотрел в родные глаза и видел в них своё отражение, видел себя таким, каким видела его она: молодым мужчиной с трёхдневной порослью на лице, облачённым в запылившуюся походную одежду. Таким ли она ожидала его увидеть? Казалось, первые несколько секунд женщина пыталась уловить знакомые черты лица. Но на самом деле сразу узнала сына, просто не верила собственным глазам.
Да, он изменился, но всё же остался тем самым Эриком, рыжим сорванцом, единственным и любимым. Это не забывается. Но как изменилась она… Что пережила за это время? Как выдержала потерю мужа? Как пыталась удержать хозяйство сама и не сломалась под натиском одиночества и тоски? Все, кого она любила, оставили её…
Эрик многое прочёл в её усталых глазах и ощутил на себе жуткую вину за то, что сам ни разу не вырвался из лап ордена, чтобы навестить, узнать, как дела, хоть чем-то помочь. Он просто на годы забыл о доме и о родителях. Но ведь те, кто учились вместе с ним, тоже не могли покидать орден надолго и тоже годами не виделись с родными… Оправдания. Фил не имел возможности съездить домой — до Лунного Леса ехать несколько недель, а вот он, Эрик, мог отлучиться. Мог… Но забыл. Спасовал перед авторитетом Арона, а потом и забыл, увлёкся учёбой, ведь так было проще.
Они разглядывали друг друга, не замечая затянувшегося молчания. Сын корил себя. Мать не могла открыть рта и пошевелиться — переполнявшее счастье сковало хлеще стальных цепей.
Наконец, Эрик нашёл в себе силы для слов.
— Мама… — что-то надломилось глубоко в груди, и фраза застряла в горле.
— Эрик, сыночек! — мать не выдержала и обняла сына так крепко, как только могла, прижалась к плечу, такая маленькая и хрупкая.
Эрик ощутил подрагивания её спины под своими ладонями. Он никогда не видел мать плачущей, и это ещё сильней заставило ощутить горечь вины. Ну как он мог так надолго бросить её, заставить выживать? Она растила его, отдавала все силы, но для чего? Чтобы однажды он ушёл в тот самый момент, когда был нужен больше всего?