Мир словно качнулся, стал зыбким и ненадежным - и Свирь по-настоящему испугался. Рассчитывать на повторный заход не приходилось - даже если он удачно замкнет петлю. Флюктуации, направленные на Летучих, не поддавались расчету. Следующий раз Летучих могло просто вообще не оказаться здесь. Он все же совершил где-то ошибку, и Летучие насторожились. Это было очень опасно. Если, конечно, перед ним сидели Летучие.
"Плохо, - подумал Свирь. - Но я успею. А если что - пойду на прямой..."
И тут же почувствовал, как противно немеют лицо и язык. До тех пор пока оставалась ничтожная вероятность того, что это не Летучие, прямой контакт исключался.
- Спокойно, - сказал Малыш. - У тебя еще есть время. Давай "Схему". Если "Схема" пройдет, этого будет достаточно. Только - доброжелательно. Не волнуйся.
Свирь собрался, словно перед прыжком.
- А вот скажи, дед... - неторопливо начал он, насыщая голос добротой.
И замер. Стоявшие вокруг вдруг поскучнели и с гаснущими лицами стали медленно разбредаться по местам.
"Гипноизлучатель! - пронеслось в голове у Свиря. - Господи ты Боже мой!"
И остановившееся сердце, вздрогнув, больно забилось о ребра в образовавшейся пустоте - словно после мучительного бесконечного марафона он наконец перестал бежать. Да так оно и было: он порвал ленточку и теперь шел, со свистом втягивая воздух пересохшими легкими. И огромное пылающее солнце Аустерлица жгло ему спину. Он добежал. Он нашел их! И все же это был не конец.
- У нас в службе сотни отличных парней, - сказал Ямакава при первой встрече. У него было морщинистое лицо старой черепахи и аристократически ироничный взгляд. - Более выносливых. Более гибких. Лучше подготовленных. А пойдешь ты. Мы не знаем ни кто они, ни откуда. Мы не знаем даже, как они выглядят. Мы немного разобрались в их психологии и физиологии, но по существу мы ничего не знаем о них. Поэтому инструкции вряд ли помогут. Решать придется на месте, не раздумывая. И мы посылаем космопсихолога, исходя из того, что он быстрее других поймет Малыша. И быстрее примет решение.
Ямакава строил фразы необычно жестко для японца, и Свирь тогда удивился этому.
- Ваша группа работала на "Целесте", вы доказывали, что психически Летучие нам идентичны, это вообще, - Ямакава скептически покрутил пальцами в воздухе, - ваш исходный концепт. Но даже если так, сможешь ли ты быстро определить, с чем они пришли? Вот тебе первая задача. И понять это придется в считанные секунды...
Юноша смотрел на Свиря, не понимая, почему этот горбун оказался резистентным и не идет прочь. И даже старик поворотил лицо. Судя по всему, он все же видел сквозь веки.
Молчание сгущалось, наливалось угрозой. Ситуация выходила из-под контроля, и Свирь почувствовал, что Летучие сейчас встанут и уйдут. Еще мгновение - и будет поздно. И тогда не то что броситься за ними, окликнуть - неизвестно, чем кончится. Вплоть до огня бластеров в упор.
Уверенные в исходе Летучие раскрыли себя и ошиблись. Они не понимали, в чем тут дело, но даже самый незначительный просчет мог оказаться для них роковым. И поэтому им надо было - как минимум - уходить. Уходить любой ценой. А он должен был сидеть и глядеть им вслед.
Его тоже занесло на этом вираже. Теперь земля вздымалась перед глазами и проваливалась вниз, готовая смять его, словно бумажку, и требовалось реагировать не задумываясь, точно и быстро, делать наконец то самое - правильное и нужное, а он не знал - что. Казалось, все возможные ситуации проиграли они до этого с Малышом, а вот гипноизлучателя предвидеть все же не смогли.
- Не шевелись, - неуверенно бормотал Малыш. - Глаза - вниз. Выходи на прямой...
- Постойте... - устало попросил Свирь.
И умолк, рассматривая свои руки, лежащие на столе. Он интуитивно выбрал единственно верную интонацию, и это было хорошо.
Теперь, зная наверняка, что перед ним Летучие, и имея право на прямой контакт, можно было, наверное, запустить другой, более открытый вариант. Но он думал о "Схеме", готовился к "Схеме" и перестраиваться не было ни времени, ни сил.
- Глядите!
Спокойным, скупым, чуточку актерским жестом Свирь сдвинул миски и чашки, разгреб объедки, обнажив грязный стол. Ему приходилось чрезвычайно точно выбирать движения и слова. Летучие должны были увидеть за ними именно то, что он хотел передать. Второй попытки у него уже не будет.
Не торопясь и не глядя на Летучих, он вычерчивал на размякшей черной столешнице ручкой деревянной ложки концентрические круги и, начертив девятый, остановился. Потом подумал и добавил точку в центре.
- Все, - сказал он, и, не удержавшись, нервно сглотнул.
И словно лопнула невидимая мембрана - в уши ворвался знакомый качающийся, истерзанный криками кабацкий гул. Осторожно смахнув капли пота с бровей, Свирь огляделся. Все было по-прежнему. И даже Третьяк, сидевший теперь на старом месте так же, как полчаса назад, плакал, пусто глядя перед собой.
- Малыш, - позвал Свирь, - дай анализ.
- Все в порядке, - сказал Малыш.
- А теперь что?
- Теперь жди.
- Ты одобряешь?
- Одобряю.
"Чертова кукла! - подумал Свирь. - Железный ящик! Он одобряет! Знал бы ты - сколько мне это стоило. И будет стоить..."
Малыш не реагировал. Он мог контролировать и советовать, а обижаться он не умел. Свирь поднял глаза и посмотрел на Летучих.
- Что ты видишь, сыне? - спросил старик, и Свирь сразу отметил минусы этой стратегии. Она выявляла их неуверенность в ситуации и в себе. Видимо, на "Целесте" тоже пришли в замешательство, и корабельный центр не мог достоверно оценить происходящее. Если, конечно, у них была какая-то связь с кораблем.
- Девять кругов, дедушка. Друг в друге.
Это был еще один просчет. Обычный человек не стал бы сейчас считать круги. Но Летучим было не до тонкостей. Их надежды на контакт уже успели рассыпаться в пыль, а теперь им предстояло решиться поверить в невозможное. Наконец старик разлепил губы.
- Так что хотел ты поведать нам, добрый человек? - произнес он.
Внутренняя дрожь вдруг ушла, словно воздух из вспоротого скафандра. И тело обмякло. И неказистые рябые лица Летучих как-то разом стали родными и близкими. Только говорить он почему-то не мог.
- Выйдем, что ль, - выдохнул он, чувствуя, как безудержная улыбка нелепо раздирает рот. - Тут дух тяжелый.
"Этот день... - думал он. - Кто бы мог подумать! Этот день..."
А день был хорош. Не по-московски жаркий, он уже набрал силу, звеня и искрясь бликами и голосами. И распирающий грудь воздух был чистый и сладкий, словно в полете на рассвете. И только землю еще качало, как палубу корабля. Все кончилось. Долгие ночи, гонка за фантомами, изматывающая пустота ожидания...
Маленькими смерчами кружилась пыль на площади, ваганили на берегу Неглинной полупьяные скоморохи, и на недавно подновленной стене Кремля, между еще не украшенных островерхими шатрами башен, красными пешками торчали кафтаны стрелецкого караула.
Здесь, на истоптанном и заплеванном, ничем не отличающемся от других, невзрачном пятачке земли, молча стояли глядя друг на друга, пробившиеся ради этого мига сквозь непостижимые бездны пространства и времени заставившие себя дойти, доползти, дотянуться до этого пятачка, чтобы здесь наконец сцепить пальцы своих цивилизаций, слепой звездолетчик с поводырем в рваном сермяжном рубище и нескладный горбатый сантер, машинально одергивающий полы шутовского малиново-лазоревого кафтана. Они вынесли все и теперь стояли рядом, чувствуя, как медленно уходит напряжение последних минут - минут, потребовавших от них всей отваги, накопленной за долгие годы схватки с неведомым.
- Ну здравствуйте, - сказал Свирь, пытаясь овладеть лицом. - Будем знакомы. Я - сантер Свиридов. Из грядущего...