— Скоро зима. Не знаю, как уж мы ее переживем? — вздохнула Азиме.
— Вот что я тебе, жена, скажу. Поймать бы этого самого аллаха да заставить его поголодать подряд три зимы. И после этого дать ему в руки мотыгу, да потяжелее, и погнать в поле, чтобы он там поработал под палящим солнцем, да кормить его тем, что мы едим, словом, сделать так, чтобы он побывал в нашей шкуре. А после этого отдубасить его, перебить ему руки и ноги, чтобы целый месяц не мог шевельнуться. И таким, искалеченным, подслеповатым и хромым, бросить на произвол судьбы. Посмотрела б ты тогда, каким он добреньким станет. Возьмется за перо, но прежде чем что-то написать, хорошенько подумает…
— Быстро скажи: господи, прости, господи, прости!
— Но разве не он послал на наши головы все эти беды? Только честно скажи — между нами останется.
— Видит бог, перекосит тебя с угла на угол!
— Верю, потому что только этого мне и не хватает.
Забрезжил рассвет. Полевой стан просыпался. Люди уже выходили в поле, когда заморосил дождик. Мягкая пыльная земля покрылась крапинками. Прохладное облако опустилось на землю и, скользя по красноватым листьям хлопчатника, поплыло белесой дымкой тумана.
И вместе с туманом к человеку возвращались надежды, сердце билось сильнее в сладостном ожидании, будто нежное прикосновение освежающего воздуха помогало на минуту забыть горькую действительность. У края поля батраков встречал Али Осман, одетый в свой старый, непомерно большой для него пиджак.
— Камбер сегодня в город переезжает, — волнуясь, сообщил он. — Я, пожалуй, схожу к нему: как-никак старый друг, попрощаться надо.
— И от нас ему привет передай, пожелай счастливого пути.
Для Али Османа Камбер был ниточкой, связывающей его с молодостью, с прошлым, в котором было достаточно и светлых и черных дней. Али Осман не мог представить себе жизнь без Камбера. Он полагал, что без него он не мог бы ни существовать, ни мыслить, ни мечтать. На ферме они были самыми старыми работниками. Возвращаясь с работы смертельно усталые, они вдвоем мечтали вслух, строили планы на будущее. И вот теперь Камбер покидает Енидже, уходит человек, с которым связаны самые светлые воспоминания…
Всходило солнце, когда Али Осман дошел до деревни. Камбер сидел рядом со своими пожитками на обочине дороги и ждал попутного грузовика. На Ремзи был тот самый пиджак, который ему купили два года назад перед поступлением в кадыкёйскую школу. Мальчик уже вырос из него. Он сильно вытянулся, похудел. Хоть он сегодня и не выспался, лицо его сияло счастьем. Ремзи грыз лепешку и не отрывал глаз от дороги, прислушиваясь, не идет ли грузовик. Рядом стояла Ребиш, сложив руки на животе. Камбер сворачивал цигарку и что-то негромко рассказывал Халилю. Волосы, выбившиеся из-под старенького картуза, падали Камберу на лоб. Безграничная досада, словно не умещаясь на его морщинистом лице, прорывалась в жестах и тяжелых вздохах. Али Осман ускорил шаг. Заметив его, Камбер поднялся.
— Селям алейкюм! — поздоровался Али Осман.
— Алейкюм селям! — ответили ему.
Ремзи улыбнулся Али Осману, к которому был искренне привязан.
— Ну, как поживаешь? — спросил его Али Осман.
— Спасибо, дядюшка!
— Вот и уезжаем мы, брат, — заговорил Камбер. — Полностью рассчитался. Как раз Халилю об этом рассказывал. Сколько лет впустую прошло, брат! Ни за что ни про что растратили мы свою жизнь. Сколько лет, как верная собака, служил им, и все зря. Они, Али Осман, ценят нас меньше, чем песок под ногами. Так мне больно стало, когда понял это, что, ей-богу, чуть не заплакал. Разве мы не люди? Разве виноваты, что аллах нас бедными сделал?.. Столько лет на хозяина проработал, а он мне даже счастливого пути не пожелал. Не пожелал, дружище. Никто из них, Али Осман, счастья мне не пожелал. На смех подняли… — Камбер вытер слезы. — Ты только послушай, Али Осман, что мне хозяин кричал: "Ты кто такой, что решил сына учить? Выучится он, ну и что толку! Ведь тебе жрать нечего, а ты сына учить надумал". Тут его невестка как расхохочется, и дети его тоже со смеху покатились. "Можно подумать, — говорят, — что твой сын в люди выйдет". Чего только я там не наслушался! И неблагодарный я к тем, чей хлеб ем, и вероломный. Слыхал? Мои кровные деньги, которые я горбом своим заработал, хозяин в лицо мне швырнул да еще крикнул: "Бери и пропади пропадом!" Они всех нас в рабов хотят превратить, связать по рукам и ногам. Только не будет этого! Не будет мой сын их рабом! И знаешь, что еще мне хозяин сказал? Что придет день и я голодать буду, но он мне куска хлеба не даст.