А вот еще сенсация. Целая глава («Царская каторга») посвящена рассказу, как везут осужденного на бессрочную каторгу Махно в Сибирь, на лесоповал, как он замерзает в карцере, зарабатывает туберкулез, как убивает на лесосеке стукача, воткнув тому остро обрубленный сучок прямо под сердце, как заваливает потом на убитого спиленную сосну, имитируя несчастный случай, как, наконец, после падения самодержавия приходит в кабинет начальника тюрьмы и «со скучающим выражением лица» дважды стреляет тому в грудь (с. 48–58)…
Предположим, Веллер – точь-в-точь как Никита Михалков (вспомним «Сибирского цирюльника»!) – не знает, что на царской каторге, в отличие от сталинской и позже, лесоповалом не занимались. Но уж знать о том, что Махно весь срок заключения, вплоть до Февральской революции, провел в Бутырской тюрьме, Веллер обязан! Стало быть, никакого леса Махно не рубил. Там, рядом с Бутыркой, есть, конечно, Лесная улица, но лесов на ней, г-н Веллер, нет. Ни сейчас, ни в начале прошлого века. И никаких сучков никому под сердце Махно не загонял, и ни в какого начальника «со скучающим выражением» не стрелял. Больше того, сам Махно вспоминает, как он защитил бывшего пристава Иванова, которого знаменитая Маруся Никифорова, узнав о Корниловском мятеже, арестовала под горячую руку и едва не линчевала[14].
Зачем же Веллер все это придумал? Об этом нетрудно догадаться – перед ним была поставлена задача: сделать Махно ближе и понятнее мещанину и уголовнику. Он и делает: лесоповал, зеки, «рабочая зона», стукачи, месть вертухаю. Написано специально для заключенного-малолетки, мечтающего прославиться «отрицаловом» и «анархией». Дескать, ничего особенного в революционерах нет: свои они, урки, простые понятные парни…
И такого вранья – целая книга. Чтобы всё разобрать, статьи не хватит, придется еще одну книгу писать.
Зато все эти выдуманные «сенсации» позволяют Веллеру навязывать читателю вполне конкретные – антиреволюционные – представления. Раз Махно отбывал каторгу в Сибири, можно рассказать, как он из Сибири едет в Питер, как по дороге почем зря расстреливают начальника станции и топят разобранными станционными постройками паровоз, как смотрит Махно из поезда в выменянный у дезертира бинокль и видит: вокруг крестьяне грабят и жгут помещичьи усадьбы, вспарывают барину брюхо, а барынь «у забора насилуют, задрав пышные юбки» (с. 74–76). Это, напомню, начало весны 1917 года, Сибирь, Урал, в лучшем случае – Поволжье, то есть места, где и чиновники сплошь и рядом еще царские, и нравы прежние, да и пресловутые дезертиры еще в массе своей до этих мест не доехали. Хочется попросить: г-н Веллер, источники представьте. Впрочем, зачем ему источники? У него – социальный заказ. Он даже о такой мелочи, как женские моды весны 17-го года, задуматься не хочет.
Дальше будет много чудес («сенсаций»): и пребывание Махно в революционном Петрограде, и участие в июньской демонстрации (где он якобы познакомился с революционным матросом Федором Щусем, тем самым, что позже станет прославленным махновским командиром), и попадание под кинжальный пулеметный огонь офицеров, и совместное со Щусем проникновение на чердак и уничтожение офицеров-пулеметчиков… Целая глава (с. 77–81). Что до того, что не было Махно в «революционном Петрограде», что со Щусем он встретился только весной 1918 года (на Украине) и то мельком, так что когда в сентябре того же года Махно со своей группой присоединился в лесу под Дибровкой к партизанскому отряду Щуся[15] (сам Махно в мемуарах утверждает, конечно, что все было наоборот: это Щусь присоединился к нему), то вспомнил знакомого матроса не сразу[16].
Интересно, однако, с каким упорством изображает Веллер революционеров (в первую очередь, конечно, большевиков, но и анархистов тоже) злодеями и убийцами. Вот учитель Махно П. Аршинов, с которым Махно подружился на каторге, оказывается, убил в Париже «совратившего» Нестора в анархизм лидера гуляйпольских анархистов Вольдемара Антони – за то, что тот хотел присвоить экспроприированные товарищами деньги. И когда Махно узнаёт об этом, «в глазах Нестора вспыхивает восхищение» (с. 53–54). Что с того, что В. Антони как раз был противником принятия Махно в анархистскую группу[17]? Что с того, что никаких денег Антони не присваивал и Аршинов его не убивал – и через 60 лет вполне живой Антони приедет в Гуляйполе и оставит там в местном музее воспоминания о Махно?[18] Веллер исходит из того, что читатель его не проверит. Зато картина «звериных нравов» революционного подполья нарисована.