Этот полет показался варвару много короче первого, хотя на сей раз на руках у него был все еще спящий и совсем не легкий Майло, а за рукав цепко держалась испуганная, но мужественно молчавшая Адвента. Но теперь вязкая дрема, едва проникая в мозг, тут же улетучивалась снова, так что душа жила постоянно, каждый миг, то отдельно от тела, вспархивая куда-то ввысь (и немедля возвращаясь обратно), то в содружестве с ним. Никогда еще Конан не испытывал подобного. Может быть, он сумел бы даже заплакать, если б вспомнил Мангельду из племени антархов или шемита Иаву Гембеха…
Ныне они бродили в тумане Серых Равнин, а он — он опять жил, и если суровый Кром не будет против — он проживет еще долго, ровно столько, сколько надо для того, чтобы… Нет, не добиться богатства, власти и славы, как он желал всегда, а постичь некий смысл… Он даже не мог определить, смысл чего хотелось ему постичь. Пожалуй, то было не на уровне его настоящих мыслей, а таилось где-то внутри его, может, у сердца, а может, в глубине самой души.
Закончится полет, и Конан забудет об томлениях этих, а пока он летел, наслаждаясь высоким восторгом и свободой, чувствуя себя легким, почти невесомым…
…И опять они свалились в воду. За миг до этого киммериец выронил из затекших рук Майло, и тот упал далеко от него, но рядом с сестрою. Кажется, он, наконец, проснулся, потому что глаза его ярко блеснули — хотя, возможно, сие лишь показалось Конану, ибо то солнечный луч мог попасть на мокрые длинные ресницы товарища.
Осмотревшись, киммериец увидел, что то, в чем плавали они сейчас, мало напоминало прозрачную чистую воду науза и, по правде говоря, было обыкновенным болотом: с темной зеленовато-коричневой жижей и отвратительным запахом гнили. И в этом-то дерьме сидели они по самую грудь, с каждым следующим вздохом опускаясь все глубже и глубже.
Конан по достоинству оценил очередную шутку Тарафинелло, пожелав ему сгнить в царстве Нергала и желательно под хвостом самого хозяина. Сразу за тем он попытался выкарабкаться из трясины, вцепившейся в его тело сладострастно, но уж очень крепко и мокро. Но только он рванулся из нее, как тут же увяз еще больше. Одна надежда была на то, что он, как и брат с сестрой, находился с края болота, и мог дотянуться до ветки дерева, росшего рядом.
Адвента, держась за плечо Майло, все оглядывалась на варвара, одними глазами прося о помощи. На их стороне деревьев не было совсем, и оба они медленно, но верно утопали.
В отчаянии Конан снова дернулся к берегу, вытянув руку насколько мог, и на этот раз ему удалось ухватить длинную и тонкую, зато гибкую ветку. Осторожно, стараясь не дышать, он начал выползать из болота. Вздох спустя он понял, что это невозможно — ветка отдиралась от ствола вместе с корой, и на ней он мог только продержаться некоторое время на поверхности.
Спасение, которое казалось совсем близко, тоже было обманом. Поняв это, Конан едва не задохнулся от горячей волны ненависти к таким ублюдкам, как прагилл, — им мало уничтожить человека, они хотят еще сначала убить душу его…
Короткий вскрик в стороне Майло и Адвенты заставил его сердце болезненно сжаться. Он оглянулся и… И не поверил своим глазам.
На берегу, в ужасе заломив руки, стоял хон Булла и переводил взгляд с сына на дочь, потом опять на сына, опять на дочь… Обоих уже засосало до подбородков, так что несчастный отец мог сейчас помочь лишь одному из них — другого за эти долгие мгновения успело бы сожрать проклятое болото…
Конан понимал, что теперь повезло Адвенте (должно же и ей когда-то повезти). Конечно, хон Булла вытащит именно ее, как родную и любимую дочь… Он снова рванулся, не желая оставлять Майло трясине, и снова увяз еще глубже.
А старик в растерянности стоял на коленях перед болотом, теряя время, и все смотрел на сына, на дочь, на сына, на дочь… Оба молчали, оба не просили его ни о чем, а Майло и вовсе отвернулся, устремив взор в небо — голубое, высокое, чистое.
В ярости Конан плюнул в зеленую слизь, облепившую его тело, и, не желая более наблюдать эту картину, повернул голову к своему берегу. Вот и закончилась история оборотня — так, как и должна была, наверное, закончиться… Варвар тряхнул головой, прогоняя видение — чистое светлое лицо парня, первый раз за двадцать с лишком лет сумевшего сказать слово и улыбнуться…
Страшный вопль разорвал сплошную тишину, тревожимую только хрипом утопающих. Вздрогнув, варвар оглянулся.
— Майло!!! — дико крикнул старик и протянул руку сыну.
— Она была двойником, — сказал Майло, отпивая туранского красного. — Я понял это, когда Тарафинелло надел ей на палец кольцо — лицо ее исказилось… как мое всегда раньше… А он захрапел в злости и… И в этот-то момент я и прыгнул на него с твоим перстнем, Конан, и с моим медальоном… Вот и все. А ты, отец, как узнал, где мы?
Хон Булла, за время их отсутствия устроивший под своей грушей уютную беседку с глубокими креслами и круглым низким столом, тяжко вздохнул.
— По твоим несчастным наставникам, мальчик, — с грустью произнес он и подвинул бутыль Конану. — После вашего отъезда я велел вытащить их из подвала и поставить внизу, в общей комнате. Два дня назад все они рассыпались в прах… (о, Митра, какая же страшная гибель!). Я понял, что вредитель Тарафинелло уничтожен, и поспешил вам на помощь. Всю дорогу до моря Вилайет я — по очереди с Бобо, моим слугой — гнал лошадей без остановки, потому и успел.
— Представляю, как вы с Бобо суетились на берегу, торгуя лодку, — засмеялся Майло, наклоняясь и прижимая голову к плечу отца.
Конан, допивая вторую бутыль туранского, вольготно сидел в своем кресле и, разморенный сытной едой и жарким солнцем, жмурил глаза. Беседа отца и сына мало занимала его сейчас — история кончилась, а значит, и его интерес к ней испарился. Он разом припомнил все события, усмехнулся последнему: хон Булла, вытаскивая железного идола из моря, нечаянно уронил его, и тот с грохотом покатился по камням. А когда встревоженный хон подбежал к нему, то увидел, что нос у демона откололся, ибо все его железо проржавело насквозь…
По предложению Майло все Спящие были извлечены из моря и разбиты на мелкие куски. Может быть, теперь мореходы не будут обходить стороной Остров Железных Идолов? Хотя там остался еще Ужас…
— Мне жаль Адвенту, — пробормотал старик, опустив голову.
— То не Адвента, — терпеливо повторил Майло. — Я думаю, что моя сестра давно умерла… Помнишь, Конан, что говорил ублюдок? Она не пожелала полюбить его, а без этого все его планы оказывались пустым вздором. Она стала не нужна ему…
— Бедная девочка. — Глаза старика наполнились слезами. — Ей дали счастливое имя, но обрекли на страшную жизнь… Я, я во всем виноват.
— Ты ни в чем не виноват, — Майло взял руку отца, поднес ее к губам. — Я очень люблю тебя.
— Я тоже люблю тебя, мальчик.
Конан тяжело вздохнул, отворачиваясь. Не лучше ли сейчас взять бутыль туранского и пойти к Ильяне? Красавица с утра крутится тут, словно случайно попадаясь на глаза варвару…
— Конан! — окликнул его старик с улыбкой.
— Ну?
— Ты спас нас. Только благодаря тебе…
— Клянусь Кромом, достопочтенный, — хмуро перебил его варвар, — твой парень и сам не промах. Тартинелло-то он удавил… Да и я без него стал бы куском камня…
Веки его слипались, рот открывался чаще для зевков, чем для слов. В очередной раз поймав зазывный взор девушки, он прихватил со стола бутыль и встал.
— Конан! — задержал его Майло, тоже поднимаясь.
— Ну?
— Если тебе когда-нибудь понадобится моя помощь…
Варвар задумчиво посмотрел вглубь сада, где рядом с белокурой головкой Ильяны появилась и закрутилась рыжая — дикой кошки Сигны — и решительно кивнул товарищу:
— Понадобится. И прямо сейчас.
