Описанная нами классификация может быть проиллюстрирована множеством ирландских текстов и хорошо согласуется с выдвинутой известным исследователем Жоржем Дюмезилем «теорией функций», находящей в памятниках самых разных традиций четко выравненные противопоставления, подобные ирландским. Коллизии, вытекающие из взаимоотношений представителей различных функций, обнаруживаются в самых разнообразных, в том числе и эпических, памятниках. Понятно, что искать прямое соответствие между уровнем подобной классификации и реальными коллизиями политического противоборства, перекраивающими карту страны – значит идти в совершенно неправильном направлении.
Увиденная в функциональной перспективе сага «Похищение Быка из Куальнге» оборачивается совершенно иной стороной. Сами собой уходят на второй план вопросы «мифичности» или историчности ее героев, а также исторического зерна ее основной коллизии. На первый план выдвигаются иные уровни смысла. Уже недостаточно сказать о том, что у ранних ирландцев – скотоводов по преимуществу – набеги с целью похищения скота были обычным явлением, и сага, возможно, отразила какой-то наиболее запомнившийся из них. Борьба Коннахта и Улада, по теории братьев Рисов, превращается в, если можно так выразиться, борьбу функций. Королева Медб, чей образ совершенно определенно связан с принципом верховной власти (нам известна еще одна Медб из Тары – хотя здесь, может быть, мы имеем дело с одним и тем же персонажем – которая, по традиции, выходила замуж за нескольких королей Тары подряд), выступает на стороне Коннахта и стремится добыть быка, в разных культурах символизировавшего военную силу. Правда, здесь остается несколько неясной причина коалиции остальных королевств с Коннахтом{423}. Рисы сравнивают битвы между королевствами со сражением Первой битвы при Маг Туиред (см. выше), где боги-мудрецы, Племена Богини Дану, столкнулись с Фир Болг – воинами.
Можно ли признать такую трактовку саги более верной, чем все остальные? Несмотря на то, что она талантливо и основательно аргументирована, думается, что принять ее можно лишь с оговорками. Прежде всего потому, что в нее, как, впрочем, и в описанные выше, не укладывается все многообразие содержания саги. Можно, конечно, возразить, что всякое объяснение неизбежно содержит долю абстракции, отхода от живой плоти исследуемого явления. Однако такое абстрагирование будет творчески плодотворным только в том случае, если будет выстроено, вычленено из текста произведения, а не наложено, не вчитано в него. Бесспорно, в «Похищении Быка из Куальнге» есть основания для самого разного прочтения, но в саге они сосуществуют в виде живого единства, а не перекрещивающихся прямых линий. Учитывать это необходимо. Живое единство эпического памятника (и не только его) обеспечивалось его традиционностью, самим фактом существования внутри традиции. Термин этот может пониматься по-разному, и здесь мы хотели бы подчеркнуть лишь одну его сторону, а именно ту, которая на всех этапах жизни памятника обеспечивала центростремительную направленность разнообразных слоев и элементов, его составляющих. Среди них и мифологические мотивы, и героические сказания, и встречающиеся лирические описания. Эпос уладского цикла зародился очень давно и существовал в традиции веками. Естественно, что он не мог не развиваться вместе с тем обществом, которое его породило. Любой конкретный эпический памятник пока он оставался живым, не мог не обогащаться новыми мотивами и элементами, причем не надо думать, что развитие совершалось, так сказать, по прямой восходящей линии. К примеру, на уровне сюжета и текста в целом мифологические мотивы могли проникнуть в ткань героических сказаний не на самой ранней ступени развития текста. Другие мотивы мифологии заметны в нем уже в пережиточном и сильно рационализированном состоянии. В памятнике, действительно принадлежащем традиции (в данном случае это слово можно писать и с заглавной буквы), замечательна именно возможность бесчисленной перемены акцентов, допустимость забвений и искажений, приспособляемость к условиям времени без того, чтобы все это нарушало ощущение правдивости его как целого, свойственного на разных этапах носителям культуры.