– Знаешь ли ты их? – спросил Айлиль Фергуса.
– Воистину, знаю, – отвечал тот, – это свирепые львы, победители в битве, тридцать сотен из Маг Муиртемне. И потому они скорбны, грустны и печальны, что нет с ними их властелина Кухулина, победоносного, торжествующего, усмирителя с алым мечом.
– Есть отчего им скорбеть и грустить, и печалиться, – молвила Медб, – ибо не придумать беды, что они бы от нас не познали. Мы грабили и разоряли их земли с понедельника перед Самайном до прихода весны. Мы угоняли их женщин, детей и юношей, похищали стада, лошадей и скотину. Холмы за спиною у них мы сравняли друг с другом, дабы ни один не возвышался над другим.
– Не пристало тебе насмехаться над ними, о, Медб, – сказал тут Фергус, – ведь за бедствия все отомстил властелин того славного войска, так что отсюда до самых восточных краев не сыскать и гробницы, могилы, холма или камня, что не были б камнем, гробницей, холмом и могилой героя да славного мужа, сраженного храбрым вождем того войска. Счастье тому, за кого они будут сражаться. Горе тому, кто сразился бы с ними. В завтрашней битве, вождя своего защищая, будут они половиной всей силы, что выступит против ирландцев.
– С запада от поля битвы слышались громкие крики, – сказал Мак Рот.
– Что это были за крики? – спросил Айлиль Фергуса.
– Воистину, знаю, – сказал тот, – что слышал он крики, рвущегося в битву Кухулина, распростертого на ложе в Ферт Скиах, стянутого деревянными обручами, ремнями и путами. Сражаться его не пускают улады, ибо после ударов и ран, нанесенных ему Фер Диадом не устоять ему в битве и схватке.
Воистину, так оно и было. То кричал Кухулин, распростертый на ложе в Ферт Скиах, стянутый деревянными обручами, ремнями и путами.
Меж тем вышли из стана ирландцев две женщины-филида, Фетан и Коллах и принялись горевать да оплакивать Кухулина, говоря, что разбиты улады, пал Конхобар, и что с ними сражаясь, нашел свою гибель Фергус.
В ту самую ночь появилась Морриган, дочь Эрнмаса и стала сеять вражду да раздор между двумя лагерями. Так говорила она{285}: […]
И сказал тогда Кухулин Лаэгу, сыну Риангабара:
– Горе тебе, о, Лаэг, если ныне мне все не расскажешь о том, что случится в сражении.
– Что бы я ни узнал, – отвечал ему Лаэг, – расскажу об всем, малыш Ку! Взгляни, видишь ли ты маленькую стаю, летящую к полю из лагеря с запада, и юношей, что желают поймать и схватить их? А еще взгляни на юношей, что гонятся за ними из лагеря на востоке.
– И вправду, так, – ответил Кухулин. – Это предвестье большого сражения, великой вражды. Через поле летит птичья стая, и сойдутся на нем юные воины.
Так и случилось. Полетели птицы над полем, и сошлись на нем юноши.
– Кто начал сражение, о, друг мой, Лаэг? – спросил тут Кухулин.
– Юные улады, – ответил Лаэг.
– Как они бьются?
– Храбро, о Кукук! – сказал Лаэг, – те, что явились на поле с востока, пробивают дорогу на запад, а те, что пришли с запада, прорубают проход на восток.
– Горе мне, – молвил Кухулин, – что не достанет мне сил отправиться пешим на поле, ибо, случись я там, и мой проход виднелся бы ясно средь прочих.
– Довольно, о, Кукук! – сказал тогда Лаэг, – нет в том упрека твоей чести, позора доблести. Ты славно сражался доныне, да так же будешь и впредь!
– Что ж, друг мой, Лаэг, – сказал Кухулин, – поднимай уладов на битву, ибо пришло уже время.
Отправился тогда Лаэг созывать уладов и молвил{286}: […]
Разом поднялись улады по приказу своего короля, по слову своего властелина в ответ на призыв Лаэга, сына Риангабара. И были они обнаженными, оставив в руках лишь оружие. Каждый, чей выход из шатра обращен был к востоку, пошел прямо сквозь шатер на запад, не желая мешкать, обходя его.
– Как движутся в битву улады, о Лаэг? – спросил Кухулин.
– Отважно, о, Кукук, – ответил возница, – они без одежды и каждый, чей выход из шатра обращен был к востоку, шел сквозь шатер на запад, не желая мешкать, обходя его.
– Слово мое порукой, – сказал Кухулин, – что уж если улады сошлись поутру к Конхобару, не запоздает ответ на тревожный призыв.
Меж тем говорил Конхобар Сенха, сыну Айлиля:
– О, друг мой, Сенха, сдержи уладов и не пускай их в сражение, доколе не явятся с полною силой знамения и знаки, да солнце не поднимется на небо, осветив долины и взгорья, холмы и скалы Ирландии.
285
Так говорила она… – Далее опущенная нами риторика (см. примеч. 6 к саге «Рождение Конхобара).