Вспольный обращался к нам по-русски, и Матур не понял его, но, как только Вспольный замолчал, он тут же повторил:
— Они нас убьют.
Я ждал, что скажет Отар. Он знал, что нас сбили из пулемета. Он сказал:
— Ложитесь спать. Это самый разумный выход.
Вспольный вздохнул, но промолчал.
— Как ты там, Лами? — спросил я.
— Плохо, — сказала Лами.
— Тебе плохо?
— Нет. Я думаю об отце.
— Спать, ребята, — сказал нам Отар по-английски.
В плетенье бамбуковых матов проглядывали звезды. Иногда их закрывала тень человека — нас сторожили. Костер уже угас или его погасили, и его отсветы больше не проникали в щель у двери. Все замолкло вокруг. Я так устал и был так измотан за день, что мне совсем не хотелось спать. Почему-то вдруг захлюпал директор Матур. Я подумал, что ему досталось больше, чем остальным. Куда-то делся его черный саквояж. Наверно, отобрали. Бормотал в бреду майор, звякнула крышка термоса о канистру — я догадался, что Лами дает ему напиться или смачивает лоб. Засопел, привалившись ко мне, солдат. Я старался думать о том, хватит ли нам оставшихся датчиков, но перед глазами все время маячили те последние минуты в самолете… и я заснул.
Мне не спалось. Когда солдат зажег спичку, чтобы набрать воды из канистры, я увидел при этом неверном и слабом язычке пламени, что Володя Ли сладко спит и даже улыбается во сне. Я поразился счастью безмятежной молодости — умению забыться.
Я должен был поддерживать в моих спутниках оптимизм. Этим объясняется настойчивость, с которой я уверял их, что напавшие на нас люди — сепаратисты, заинтересованные в выкупе. Более того, я позволил себе небольшую ложь о двух канадских инженерах, будто бы похищенных и отпущенных инсургентами. Такой случай был, но в Бирме или Малайе. Не в Лигоне.
Я мог бы убедить и себя, если бы не смерть молодого офицера. Из слов, которыми обменивались инсургенты, я понял, что офицер в перестрелке ранил одного из преследователей и именно этот факт вывел их из себя. Я допускал, что инцидент с головой офицера был вызван желанием запугать нас. Но для чего? А убежденность Матура, что они нас убьют? Известно ли ему что-то, избегшее моего внимания?
Размышлять о нашей судьбе было бесперспективно. Но я не мог думать о чем-либо ином. Мне казалось, что я вижу все происходящее со стороны. Вот на склоне горы хижина. В ней в темноте и тесноте сидят и лежат разные люди, которые вчера и не подозревали о взаимном существовании. У них нет даже общего языка. И среди них человек по фамилии Вспольный, Юрий Сидорович, средних лет, рано располневший от сидячей жизни, не приспособленный ко всяким передрягам. Он чуть было не погиб, упав с неба на землю. И может погибнуть завтра. Если люди, которые мирно беседуют за стеной, решат, что ему не следует больше жить на свете как лишнему свидетелю, как обузе — мало ли почему они могут решить, что Юрию Сидоровичу Вспольному не следует жить… Чтобы не терять времени даром, я достал записную книжку и стал заносить в темноте события последних часов…
He знаю, сколько я спал. Наверно, недолго. Я проснулся от голосов снаружи. Туманный рассвет проникал сквозь щели хижины. Пока я не очнулся и не вспомнил, где нахожусь, прошло несколько секунд в сладком неведении. Чувства, память обманывали меня, милосердно убеждая, что я в туристском походе в Карпатах — в институте я побывал в таком походе, и он остался в памяти прохладными туманными рассветами и черникой на склонах холмов. Но голоса за стеной были чужими, деловитыми. Язык, на котором они разговаривали между собой, был схож с лигонским, но отличался большим числом гортанных звуков.
В хижине все спали. Привалившись друг к другу, спали солдаты, сидя, опустив голову на руки, спал Матур. Клубочком у ног майора спала девушка Лами. Не спал лишь сам майор. Он лежал с широко открытыми глазами, прислушиваясь к голосам за стеной. Он встретился со мной взглядом. Я предостерегающе поднял ладонь. Но и без того майор молчал. Наверно, он давно лежал так и слушал, что происходит снаружи. Одна рука майора лежала на груди, закованная в самодельные лубки, другой он поманил меня. Я приподнялся, но тут дверь скрипнула, и на фоне голубого прямоугольника появился силуэт человека с автоматом.
— Эй! — сказал он, и его голос показался мне настолько громким, что я чуть было не огрызнулся: «Вы с ума сошли, все спят». — Выходи!
Я выпрямился, подчиняясь его окрику, и решил, что если я сразу выйду, то не потревожу остальных. Но словно по уговору все начали шевелиться, поднимать головы, вытягивать затекшие ноги.