Я видел, как капитан, похожий на привидение, обмотанный бинтами, в простыне, волочащейся за ним по полу, цепляясь за косяк двери, пытается выйти в коридор. Он тянет ко мне желтую руку, и пальцы дергаются в воздухе, как у мартышки, которая никак не может схватить банан. Он захрипел, и струйка крови прочертила подбородок. Сержант бросился к нему. «Надеюсь, теперь капитан одумается», — подумал я, подбегая к машине.
Мои телохранители на заднем сиденье смотрели на меня, разинув рты. Они никогда не видели, чтобы их повелитель так спешил.
Пока что я двигался на шаг впереди моих оппонентов.
Но это преимущество уменьшалось с каждой минутой, и, если я не буду энергичен, оно может исчезнуть вообще.
Я приказал шоферу пересесть назад, и он едва успел это сделать, как я рванул машину вперед. Времени оставалось в обрез. А мне еще надо было заехать в монастырь свести кое-какие счеты с неблагодарным человечеством.
Майору Тильви Кумтатону
Сейчас получил сведения: без всякого сомнения, капитан Боро — человек князя. Он сообщил ему о твоем приказе.
В комендатуре я сразу пошел к связистам. Минут двенадцать я читал радиограммы, полученные в мое отсутствие, и составлял ответы. Когда я вышел оттуда и поспешил к себе в кабинет, меня догнал полицейский, который сказал, что у него ко мне записка от капитана Васунчока. Я взял конверт, и тут же меня отвлек связист, получивший новую радиограмму из Лигона. Я сунул конверт в карман и принялся за радиограмму. А потом, к стыду своему, забыл о конверте. Если бы я прочел записку сразу, то мог бы избежать многих осложнений.
В кабинете меня ждал бургомистр Джа Локри. Он сидел за моим столом, черкая что-то на бумаге. Я поглядел с неприязнью на его высушенную клерковскую фигурку, на большие очки. Я подозревал, что кто-то из близких мне людей информировал противников о наших планах. Скорее всего, им был бургомистр.
— Что у вас? — спросил я с порога.
Рука болела. Было такое ощущение, словно кто-то загонял в нее острые иглы. Я боялся, что началось воспаление.
— Я принес план эвакуации, — сказал бургомистр смиренно. Мой воинственный вид его смущал. — Как мы договаривались.
— Вы никому не рассказывали?..
— Даже жене, клянусь вам.
Я подошел к столу, и бургомистр быстро поднялся, чтобы уступить мне место. Это еще более разозлило меня. Я заранее был готов к тому, что его план — чепуха.
— Вот список того, что надо эвакуировать в первую очередь, — сказал он, протягивая мне лист бумаги, исписанный ровным аккуратным писарским почерком.
Пока я пробегал взглядом список, он спросил:
— Срок еще неизвестен?
— К сожалению, известен, — сказал я, подчеркивая красным карандашом некоторые строчки… Карандаш шел криво, царапая бумагу, и я испытывал странное удовлетворение от того, что разрушаю произведение каллиграфического искусства, над которым бургомистр корпел всю ночь. — Срок — четыре часа пополудни. Завтра.
— Ох, — сказал бургомистр. — Я так надеялся…
И вдруг вся моя злость испарилась. Передо мной стоял худой пожилой человек в очках с толстыми стеклами. Человек этот был расстроен и подавлен диагнозом, в который он до последней минуты старался не верить. Это был его город, в нем жили его друзья и родственники, здесь ему был знаком каждый дом и почти каждая семья. Для него смерть этого города была подобна смерти близкого человека…
— Садитесь, господин бургомистр, — сказал я ему. — К сожалению, мы не можем ничего изменить.
— Да-да, конечно, — сказал бургомистр, садясь напротив меня. — Но всего один день… Я не предполагал…
— И я не предполагал.
— Здесь в списке…
— Погодите, — сказал я, отпирая ящик стола и доставая карту, принесенную мне профессором Котрикадзе.
Карта была разрисована концентрическими кругами, которые были похожи на изображение возвышенности на военной схеме. Вершина этого холма — самый маленький круг — у западного берега озера Линили, он захватывал островок на озере, деревню и монастырь Пяти золотых будд. Это эпицентр землетрясения, где толчки будут самыми сильными. Второй круг проходил через городок на северном берегу озера и длинным неровным овалом охватывал все озеро, прибрежные деревни и часть хребта на западном берегу. Город Танги и западная оконечность плато попадали внутрь третьего эллипса, на котором было написано: «8–9 баллов», что означало почти полное разрушение города.