Потом я заставил себя вернуться к вычислениям. И тут же появился майор Тильви, который хотел, чтобы я подтвердил выбор деревни Моши для эвакуации и, если возможно, съездил бы туда сам. Поездка, сказал Тильви, займет часа два. И может, я на всякий случай поставлю там свой ящик? Он имел в виду датчик. Он показал мне это место на карте. По моим расчетам, деревня находилась вне четырехбалльной изосеймы. Я быстро собрался и сказал майору:
— Оставьте здесь кого-нибудь, знающего английский язык, на случай, если позвонит Володя.
— Хорошо, — сказал майор.
В этот момент сверху спустилась медсестра. Тильви спросил ее, что она здесь делает. Сестра заплакала и объяснила, в чем дело. И тут я понял, как молод наш майор и как он устал. Он сделал шаг назад, нащупывая спинку стула, опустился на него, подняв к глазам сломанную руку, и серая перевязь закрыла его лицо подобно парандже…
Через час с небольшим я был в деревне Моши, широко раскинувшейся в пологой горной котловине. Место было удачное. Даже если толчки здесь превысят расчетные, эвакуированным ничего не угрожает.
На большой поляне солдаты окапывали четырехугольники и ставили большие армейские палатки. Голые мальчишки кружились стаей в восторге от такого развлечения, а поодаль стояли в ряд женщины в коротких черных накидках и с множеством бус.
Я установил датчик на зеленом склоне, за деревней.
ТЕЛЕГРАММА
ТАНГИ КОМИССАРУ ВРК ТИЛЬВИ КУМТАТОНУ ИЗ ЛИГОНА 15.20
УСКОРЬТЕ ЭВАКУАЦИЮ СОБСТВЕННЫМИ СИЛАМИ ПОДЧЕРКИВАЕМ ПОЛИТИЧЕСКОЕ ЗНАЧЕНИЕ ДОПОЛНИТЕЛЬНЫЕ ПАЛАТКИ ПЕРЕШЛЕМ СООБЩИТЕ ПРИБЫТИЕ КОЛОННЫ ГРУЗОВИКОВ ИНФОРМИРУЙТЕ НАС ТРУДНОСТЯХ
Меня хранили духи местных гор. Когда я почувствовал, что камни предательски поползли из-под ног, я несколько секунд старался сохранить равновесие, буквально царапая ногами скалу, но не удержался и на животе поехал вниз. Я ничего не слышал и не видел, мне казалось, что мое падение привлекло внимание не только часового, но и каждой мухи в радиусе десяти километров. Камни резали мне живот, сдирая одежду и кожу…
Мое скольжение вниз прервалось столь неожиданно, что я не сразу понял, что остановился.
Оказывается, я пролетел по крутой осыпи метров двадцать и задержался за скалу, которая поднималась над осыпью. Эта скала имела глубокую выемку с той стороны, где я находился. Так что, когда, больно ударившись в камень ногами, я замер, обнаружилось, что я был прикрыт скалой от часового, который услышал шум моего падения, но, выглянув из своего укрытия, меня не заметил.
Это везение имело и отрицательную сторону. Я был в ловушке. Ниже меня метров на сто тянулась голая осыпь без единого крупного камня. Подняться на двадцать метров вверх к обрыву или отползти в сторону я не мог, потому что осыпь была крутой и эти двадцать метров я преодолевал бы так долго и шумно, что часовой за это время меня бы раз двадцать подстрелил.
Помимо этих соображений, было еще одно, личного порядка, которое также препятствовало моему уходу из этого укрытия. Оно заключалось в том, что при падении с откоса я разорвал камнями всю переднюю сторону моей одежды. Даже трусы были разорваны в клочья. То есть я, оставаясь одетым сзади, был спереди совершенно обнажен. Осознание этой беды повергло меня в глубокое расстройство, ибо, помимо физического неудобства, я был лишен достоинства представителя нашего государства.
Не думая пока об отступлении, я присел за скалой и, превозмогая резкую боль в исцарапанном теле, постарался из остатков брюк соорудить себе набедренную повязку. Затем, все так же соблюдая осторожность и таясь за скалой, я снял пиджак и рубашку (то есть спину пиджака и спину рубашки), надел рубашку таким образом, чтобы она закрывала мне грудь, а поверх натянул пиджак, прикрывающий спину. Теперь мой вид был почти приличным. Тут я понял, что разбил очки. В погнутой оправе осталась лишь половинка одного из стекол. Покрутив остатки очков в руках, я умудрился сделать из стекла и дужки нечто вроде монокля, который приходилось держать в руке.