– Я сдаюсь!.. – тут же поддержали ее две остальные.
– Ага, вот ты как заговорил! – отгоняя одной рукой от лица оставшиеся еще пузыри, приставил меч Иванушка к одной из шей рептилии. – Говори немедленно, куда подевал похищенную тобой царевну Серафиму, гад ползучий?!
– Кхем… Кхам… Кхой-й-й!.. Тьфу. Гадость какая… Извините… Это вы мне? – осторожно приоткрыла один глаз средняя голова, но тут же снова зажмурилась и затряслась мелкой дрожью, не в силах, будучи приклеенной, трястись крупной.
– Тебе, кому же еще! Отвечай, несчастный!
– Вот именно – несчастный! – прохныкала левая голова. – Чего я вам сделал, а?.. Я сидел дома, никого не трогал, собирался спать – и вдруг шум, крики, светопреставление какое-то просто!.. Все вверх ногами перевернулось! Ни одной
косточки, наверное, целой нет! Сердце щемит! Селезенка екает! Головы трещат! Вся… хвост… исполосована!.. Двинуться с места – и то не могу! Да еще глаза ест,
горла жжет, дышать невозможно – ну что вы за люди!.. Не знаю я никакой Серапионы, отвяжитесь! Дайте мне умереть спокойно!..
– Серафима, тебе говорят!
– И Серафимы тоже не знаю! Я с вами, двуногими, вообще не связываюсь – мне моих гор и коз с баранами хватает, зачем мне какие-то царевны? Чтоб вот так вот
приходили всякие ненормальные, жизни лишить пытались? Вы что, сказок начитались, что ли? – во все еще плаксивом тоне правой головы просвечивало праведное возмущение.
Иванушка, с сомнением глянув на Агафона, потом на деда Зимаря, нерешительно опустил меч.
– Извините… – смущенно пожав плечами, пробормотал он. – Но нам совершенно точно известно, что царевну Серафиму похитил Змей Горыныч и никто иной…
Головы фыркнули.
– А я что – единственный Змей в красных горах?
– А что – нет?
– Нет. Мы, хоть и народ крайне немногочисленный, еще живем-поживаем. И знаете, что является залогом нашего долголетия и благополучия?
– Что?
– То, что мы не лезем в ваши человеческие дела. И если мы узнаем, что кто-то из
нас начинает летать к людям и воровать их скот или – спаси-сохрани, их самих, мы изгоняем такого Змея из нашей страны. Навсегда.
– И часто у вас такое случается? – с подозрением спросил дед Зимарь.
– За последние сорок лет – ни разу. По крайней мере, мне об этом ничего не известно.
– А что было сорок лет назад?
– Один Змей повадился таскать коров у крестьян из единственной деревни рядом с
городом. Но он не мог охотиться. И пока мы решали, что с ним делать, он умер. От старости.
– М-да… – царевич вздохнул, вложил меч в ножны и почесал в затылке. – И что нам теперь делать?
– Если бы у меня были плечи, – ехидно напомнил о вызове Ивана Змей, – я бы ими пожал. Не знаю, люди. Даже не знаю, что вам посоветовать. Хотя, нет. Знаю.
– Что?
– Если вы надумаете идти к другим Змеям нашей страны, не надо их вот так пугать и над ними издеваться. Просто вежливо покричите у входа в логово чтобы вызвать хозяина и задайте ему ваш вопрос. Если он нормальный Змей, он вам сам все расскажет.
– А если нет? – с сомнением прищурился Иванушка.
– Тогда вы, кажется, знаете, что делать, – сухо отозвался Змей. – А теперь – прощайте. Только пусть колдун меня сначала освободит.
– Нет, погоди, – строго потряс пальцем перед носом правой головы Агафон. – Может, ты и не врешь, но мы бы хотели осмотреть твою пещеру. А? – и он хищно вперился взглядом в пару слезящихся помутневших желтых глаз, оказавшихся к нему ближе остальных, как будто ожидая, что Змей сейчас дрогнет и во всем признается.
Змей шумно вздохнул.
– Ну, что ж. Если вы мне не верите – я понимаю, что вы имеете полное на то право, репутация нашего народа в прошлом, увы, не безупречна – вы можете осмотреть мое жилище. Правда, я не ожидал в столь поздний час визита гостей, и там не слишком прибрано… – Иванушка мог бы Серафимой поклясться, что все три головы при этом
смутились и покраснели, – но это, как я вижу, единственный способ убедить вас …
Через двадцать минут унылые спасатели царевен уже снова стояли перед Змеем. Никаких следов Серафимы, равно как и других человеческих существ, в его логове не было.
– Ну, убедились? – кисло поинтересовался Змей.
– Убедились… – неохотно признался Агафон.
– Но я не пойму… – не сдавался царевич. – Ведь мы видели! Красные горы, Змей… то есть, один из Змеев…
– Где вы видели?
– В волшебном блюде. Когда просили показать… просили показать… просили…
На Иванушку было больно смотреть.
– Что? – забеспокоился дед Зимарь. – Что просили?
– Мы просили показать Змея, – закусил губу до крови Иван. – И оно нам показало. Змея. А нам надо было… попросить… показать… Серафиму… Какой. Я. Дурак.
Но я подумал… Я не подумал… Я решил… Какой я идиот!.. Агафон!.. Дедушка!.. Что я наделал!.. Что я натворил!.. Потерять столько времени!.. Из-за такой глупой ошибки!.. Но ведь я был уверен, что ее унес Змей и, что разыскав его, мы спасем Сеню!..
– Кого?
– Царевну Серафиму, говорю…
– Ну, не убивайся ты так, Иван-царевич! Ведь можно еще что-нибудь придумать! – успокаивающе приобнял за плечи убитого роковой ошибкой царевича старик. – Утро вечера мудренее! Может, еще не все потеряно, может…
– Послушайте, люди! – не выдержал тут Змей. – А вы не могли бы сначала отлепить меня, а уже после расстраиваться? На улице ведь не май-месяц!
– Отпусти его, Агафон… – рассеяно попросил Иванушка, поворачиваясь, чтобы сесть на Масдая.
– Хорошо, – пожал плечами тот. – Только я не знаю, как. Но если вы настаиваете, я могу попробовать одно заклинание…
– Не надо!!!.. – вырвался одновременно крик из пяти глоток.
Вырубание мечом-кладенцом из застывшей лавы Змея при свете волшебных факелов Агафона продолжалось до утра. К окончанию процесса чудище находилось на грани
нервного срыва, хоть Иванушка и попрактиковался предварительно на своих сапогах, отделавшихся всего лишь одним надрубленным каблуком.
Потом до обеда продолжалось отскребание его от кусков пемзы.
К полудню лукоморец чувствовал себя так, как будто собственноручно изрубил в
фарш целое стадо Змеев. И у всех было не меньше шестнадцати ворчащих, жалующихся, взывающих к высшей справедливости голов.
За это время дед Зимарь успел найти в щелях среди камней какую-то полузасохшую
чахлую травку, растереть ее в порошок и присыпать раны многострадальной рептилии, несмотря на ее угрюмый скепсис. К удивлению всех, кроме самого деда, через несколько часов раны затянулись и буквально на глазах стали покрываться тоненькой розовой чешуей.
Потом Змей, опробуя вновь обретенную мобильность, слетал на охоту и принес двух баранов, которых зажарили на вертелах и съели вчетвером за мир и дружбу между двумя народами (Масдай от своей доли отказался).
К окончанию трапезы до них, наконец, добрался высаженный вчера на самой удобной для обозрения предполагаемой битвы, но не самой удобной для спуска скале проводник из Атланик-Сити – атланской столицы Красной горной страны. Он доел остатки баранины, стараясь не показывать разочарования в том, что это – единственный из трофеев, доставшийся ему со всей экспедиции, и предложил за бесплатный проезд проводить их обратно до столицы. Путники согласились и, помахав на прощание Измеину (так звали их нового знакомого – Змея), легли на обратный курс.
Атланик-Сити – так Атланик-Сити.
Что теперь делать и где искать Змея, похитившего Серафиму, они не знали все равно.
И СТАЛИ ОНИ ЖИТЬ-ПОЖИВАТЬ
ЧАСТЬ ВТОРАЯ
Красная девица сидит в темнице,
Сама не ест, и другим не дает.
Лукоморская загадка
– …Пусти, окаянный!!! Пусти, кому говорят!!!..
Серафима извернулась и пнула пяткой в чешуйчатый твердый живот Змея-Горыныча.
В любой рукопашной это срабатывало с неизбежностью падающего кирпича. Сейчас же
это привело только к тому, что с нее свалилась и торопливо направилась к земле-матушке
голубая атласная туфелька – подарок царицы Елены. Хоть царевне они никогда особо и не нравились – она предпочитала сапоги, желательно со шпорами – но терять по вине этой мерзкой змеюки, пусть даже и с крыльями, единственную доступную ей сейчас обувь не хотелось нисколечко.
И она забарабанила по сжимавшим ее осторожно, но крепко, как прутья клетки, когтистым лапам с удвоенной энергией, хоть и с целью, отличной от прежней:
– Пусти, дурак! У меня туфля упала! Да остановись же ты!!! Чучело огородное!!!.. У меня нога мерзнет!
С таким же успехом она могла попытаться раздолбить кулаками колонну,
поддерживающую своды Тронного зала лукоморского дворца – холодная жесткая чешуя, покрывающая мускулистое тело чудовища была столь же податлива, как ее малахит.
Убедившись лишний раз на собственном опыте в бесплодности попыток вступить в переговоры, запугать, разжалобить или обмануть Змея, Серафима устроилась поудобнее в клетке когтей, насколько ей позволяло ее положение. Она поджала под себя, замотав в складках платья, босую ногу – не май месяц на улице, хоть и солнышко светит, спрятала лицо в соболью опушку опашня от бьющего упругими волнами встречного ветра, схватилась одной рукой за венец, чтоб не сдуло, и
углубилась в созерцание быстро меняющегося пейзажа внизу и своей нелепой, так же быстро изменившейся судьбы.
От таких поворотов она за месяц супружеской жизни с разлюбезным царевичем Иваном
– младшим сыном старого царя Симеона – успела слегка отвыкнуть. Но не слишком. И поэтому то время, которое иная царевна на ее месте потратила бы на слезы и причитания, Серафима решила употребить на выработку стратегии.
В конце концов, разве не о приключениях она мечтала весь этот месяц замужества, не на путешествия ли подбивала своего супруга чтобы, наконец, покинуть опостылевшую рутину, благолепие и спокойствие царских палат и снова, очертя
голову, врубиться в бестолковую, но радостную карусель событий, открытий и новых мест, которая для нее и была единственно возможной настоящей жизнью?
Сбылась мечта идиота… Значит, так. Будем думать. Зачем я ему нужна? Чтобы съесть? Так уж сколько летим – мог бы уже сожрать раз пятнадцать. И, к тому же, насколько ей было известно, ни в Лукоморье, ни в Лесогорье, ни в сопредельных царствах и княжествах, выведенные однажды и навсегда героями далекого прошлого, Горынычи не водились. И даже не залетали. То есть, этот приперся откуда-то издалека. Очень. Если, конечно, предположить, что на всем этом пути повымерли дикие и домашние животные и даже люди, то версия со съедением вполне проходная. Но ведь они живы-здоровы! Вон, внизу какая-то то ли маленькая деревня, то ли большая пасека, и коровы пасутся. А по реке корабль только что проплывал. Так что, с меню полный порядок. Значит, есть не будет. По крайней мере, не сразу. Что еще? Для коллекции? Где-то и когда-то было написано, что Змеи-Горынычи похищают красивых девушек просто так, из любви к прекрасному, и держат их в своих… этих… ну, где они там живут. Но это тоже не про меня. Я, конечно, про себя могу сказать много хорошего, но до слова «красивая» дойду не скоро. Да и, честно говоря, не очень-то я в эти расказульки и верила. Это ж надо везде летать, выбирать самых посимпатичнее, отлавливать их, потом следить, чтобы не разбежались, кормить их – поить и все такое… Это ж сколько мороки! Богатыри заметят – придут и уконтрапупят – глазом моргнуть не успеет. Пусть не сразу. Зато неизбежно. Хотя, с другой стороны, кто их знает, этих Горынычей, чего им надо… Значит, такой вариант исключать не будем. Еще что? Что еще?.. Царевна подумала о том, что если бы на ее месте был Иванушка – если бы, конечно, нашелся настолько дегенеративный Змей, который стал бы воровать богатырей – то уж он-то, без сомнения, напридумывал бы версий – одна невероятнее другой, успевай записывать. Ей же в голову ничего вразумительного почему-то больше не приходило. И она перешла к обдумыванию тактики. Пока окончательно не замерзла. Змей покружил над серой, почти безлесной горой с гладкой и плоской как стол вершиной, завис над ней, поднимая крыльями тучи мелкой пыли, выронил царевну и тут же приземлился рядом. Вообще-то, на этот случай Серафима планировала быстро проскользнуть у него с тыла и юркнуть в лес, кусты, расселину или пещеру – в зависимости от местности, но за несколько часов полета произошло то, что она также предвидела и чего боялась больше всего. И теперь закоченевшая, выбивающая зубами чечетку царевна под неприязненным взглядом трех пар глаз делала не слишком успешные попытки хотя бы просто встать на ноги и распрямиться.– Ну, и что? – уперев руки в боки и грозно насупившись, обратилась она к Змею сразу, как только преуспела. – Чего тебе от меня надо?
«Ешкин кот, и какой же ты громаднущий…» – тоскливо добавила она про себя, в первый раз получив возможность толком рассмотреть своего похитителя. – «С крестьянскую избу ведь, не меньше… Причем, с пятистенную… С терраской… И
шеи обхватом с корову… Если не с полторы… Такие не рубить – пилить надо… И не один час… Как же я тебя, родимого, ухайдакаю-то, а?..»
Бесстрастные желтые глаза с черными вертикальными щелями зрачков не дрогнув встретили ее взгляд.
Шея средней головы вдруг изогнулась так, что гребнястая землисто-зеленая башка оказалась вровень с лицом Серафимы и всего в полуметре от нее.
»…А зубы… Ё-муеё… Ну вот зачем вот им такие зубы…»
Змеиные глаза угрожающе вперились в отчаянно-шальные очи царевны.
– Слушай меня внимательно и запоминай, – медленно, с расстановкой заговорила голова, и Серафима непроизвольно содрогнулась от оглушительного злобного рыка. Каждое слово, вырывающееся из глотки Змея, было как удар его когтистой лапы – тяжелое, беспощадное и смертоносное.
– С сегодняшнего дня твое имя не такое, как было прежде. Теперь тебя будут звать
царица Елена Прекрасная. Я украла тебя по приказу царя Костея царства Костей. Он хочет жениться на тебе. Если ты хочешь, чтобы твои родичи были живы, то ты не скажешь царю, что ты – это не она. Ты меня поняла?
Серафима ожидала чего угодно, только не такого.
Глаза ее вытаращились, рот приоткрылся, и даже дар речи запропал куда-то, оставив вместо себя только туповатое:
– Че-во?!..
Я – Елена?.. Жениться на каком-то Кощее?.. И Змей – девочка?.. Ну, вы даете, ребята…– Ты гуляла по саду вместе с царицей, – не обращая внимания на ее состояние, очевидно, привыкнув к такому проявлению людской сообразительности в ее
присутствии, продолжала Змея. – Значит, ты достаточно высокого рода, чтобы выйти замуж за царя. Как тебя зовут? Не то, чтобы это имело какое-то значение.
– С-сераф-фима…
– А кто ты?
– Жена царевича Ивана…
– Ты меня поняла, Серафима, жена царевича Ивана? – теперь царевну окружили с трех сторон уже все три головы. – Тебе не нужно повторять дважды? Если ты проговоришься, я сдержу свое обещание, так и знай. А теперь – полетели.
– Но подожди! Постой! – Серафима вскинула ладони к центральной голове, взывая к ее и ее товарок здравому смыслу. – Ведь я не похожа на Елену!
– Он не знает, как она выглядит.
– Но она красавица!
– Ему сойдешь и ты.
– Спасибо!
– Не стоит благодарности.
– Но я все равно убегу!
– Я буду лично тебя караулить. И если ты убежишь, то я тебя поймаю. Все. Полетели.
– Но послушай! Почему ты украл… ла… не саму Елену, а меня? Все ведь было бы гораздо проще! Еще не поздно вернуться и все исправить!.. – увидела царевна в
логике действий Змеи дыру, через которую вполне можно было бы выскочить и унести ноги и все остальное.
Этот простой вопрос неожиданно привел Змею в замешательство. Она моргнула всеми шестью глазами, отвела их и, Серафима могла поклясться, что если бы она была хамелеоном, она бы покраснела.
– Какая разница… – промямлила левая голова.
– Я не обязана тебе ничего говорить, – неуверенно фыркнула средняя голова.
– Хотя, может тебе это поможет пережить твою горькую участь, – вздохнула правая голова. – Я сначала действительно хотела похитить ее…
– …но, видишь ли…
– …она бы этого не перенесла…
– …ей вредно волноваться…
– …потому что она ждет ребенка.
– ЧТО???!!! – это известие вызвало реакцию едва ли не более бурную, чем
сообщение о своем предстоящем браке с каким-то маньяком под чужим именем. – Что, я хотела сказать? То есть, откуда ты знаешь?..
– Мы, Летучие Змеи, знаем такие вещи, – средняя голова снова взглянула царевне в глаза, но на этот раз без угрозы – скорее, сочувственно.
– И я не смогла забрать ее…
– …никогда бы не простила себе этого…
– …а ты шла отдельно от всех…
– …и вид у тебя был такой несчастный…
– …такой подавленный…
– …что я подумала, что хуже тебе уже не будет…
– …и забрала тебя. Вот.
– Ну, ничего себе!!!.. Ну, ничего себе!!!.. – казалось, Серафима не находила других слов. – Ну, ничего себе!!!..
Опять она из-за этой Ленки должна страдать! И кто только мог подумать, что та на сносях!..
Стоп, сказала она сама себе.
Все могли подумать.
Потому что все знали.
В последнее время с этой Еленой все носились, как с вамаяссьской вазой. «Царица, хорошо ли тебе, царица, удобно ли тебе, царица, не замерзла ли, царица, не упарилась ли, не хочешь ли того, не хочешь ли этого, царица то, царица сё…» Все знали. Кроме меня. А мне просто не сочли нужным сказать. Зачем? «Ох, уж эта ужасная Серафима…» Меня никто в семье Иванушки не любил. Что бы они не
говорили. Я всегда была там чужая. Да и самому ему я, такое впечатление, надоела. Вечно он чем-то занят, находит десяток нелепейших отговорок, лишь бы не проводить время вместе… Мне скоро придется в комнате его портрет повесить, чтобы не забыть, как он из себя выглядит! Летопереписи у него… Инвентаризация хроник… Наверное, вздохнул с облегчением, когда узнал, что меня эта гадина утащила. Избавился от лишней головной боли… Да от такой жизни хоть к Костею в жены – и то малиной покажется!..
Где-то в глубине своей смятенной, растерянной души Серафима понимала, что возводит страшную напраслину на Ивана, но ничего не могла с собой поделать – уж больно все оказалось внезапно и очень плохо. И если действительно суждено ей будет провести остатки дней замужем за этим костлявым царьком (конечно, она сильно надеялась, что это будут остатки ЕГО дней, но кто знает), то думать и помнить о том, что Иван и вправду любил ее и теперь места себе не находит, было бы уж совсем невыносимо. Расслабляться нельзя. Надо быть собранной, готовой в любую минуту бить или бежать, что бы ни говорила эта змеюка.