Ну, царишка недокормленный, ты еще двадцать раз пожалеешь, что связался с царским домом Лукоморья.
Ну, держись.
И Серафима упрямо сжала губы, прищурилась, как в поисках цели, и обвела взглядом все три башки, с сострадательным выжиданием наблюдавшие за ее мыслительным процессом, слишком ясно, видно, отражавшимся на ее побледневшем и враз осунувшемся лице.
– Полетели, – кивнула она.
Чудовище взмахнуло крыльями размером с крестьянский огород.
– А послушай, Змея, – вдруг пришел в голову царевне неожиданный вопрос. – У тебя имя какое-нибудь есть? Как тебя звать-то?
Крылья замерли. Головы переглянулись, и одна из них, потупившись, ответила:
– Змиулания… Можно Лана…
– Серафима… Можно Сима, – вымученно улыбнувшись, еще раз представилась она.
Конечно, «Сеня» ей нравилось больше, но так ее никто не называл, кроме Иванушки, и делить воспоминания о нем с первой встречной рептилией ей не хотелось.
Змиулания осторожно подняла ее с земли и взмыла в воздух.
– Да ты не расстраивайся так, – пока одна голова прокладывала курс, две крайние
склонились к ней. – Может, все еще не так плохо. Может, он тебе еще понравится…
Последнее предположение даже в исполнении Змеи звучало фальшиво, как фагот из водопроводной трубы.
– Как он хоть выглядит-то? – вздохнула Серафима.
– Х-хорошо выглядит, – несколько растеряно заверила ее правая голова. – Красивенький. Невысокий такой…
– Старенький, – сообщила левая голова.
– Тощенький… – подсказала правая голова.
– И блондин. Только лысый… – добавила левая голова.
– И одноглазый, – вспомнила правая.
– И, по-твоему, это – красивенький?! – от изумления Серафима чуть не вывихнула
свои собственные глаза, стараясь посмотреть одновременно в две пары змеиных очей, находящиеся по разные стороны от нее. – По-твоему, это – «хорошо выглядит»?!..
– Н-ну, д-да, – нерешительно подтвердила правая голова. – А что тебе конкретно в нем не нравится?
Царевна от такого вопроса даже ненадолго задумалась.
– Ну, во-первых, у него всего один глаз!..
– Зато зуба два, – тут же парировала левая голова.
– Что «во-вторых»? – спросила правая голова.
– Да нет… Какое уж тут «во-вторых»… – разговаривая, скорее, с собой, пожала истерично плечами Серафима. – Все в порядке. Красотулечка. Блондин. Два зуба – глаз один… Лысый, зато тощий…
Змиулания, похоже, обиделась:
– Что ты имеешь против лысых и тощих? Это несправедливо! Человек не может отвечать за то, как он выглядит!
Серафима хотела возразить, что у Змеи несколько устаревшие понятия о справедливости и здоровой пище, но решила сосредоточиться на первом пункте.
– Против просто лысых и тощих я ничего не имею! Ты бы видела моего отца! Но я имею против лысых и тощих, которые приказывают другим воровать для них людей! Кстати, почему ты это делаешь?
– Что – это? – уточнила Змиулания.
– Все это! – обвиняющим тоном объяснила царевна. – Меня украла! Что мы вообще
тебе сделали?! Почему ты его слушаешься? Тебе это нравится? Ты с ним заодно, да?
Змиулания была первым живым существом, продемонстрировавшим миру, что можно одновременно смутиться, возмутиться и разозлиться.
– Твое-то какое дело!!!..
И дохнула огнем.
Вершина горы внизу превратилась в кратер с быстро остывающей каменной жижей.
Но Серафима не испугалась.
Вернее, испугалась не настолько, чтобы прекратить допрос.
– Не мое дело это было, пока ты меня не унесла! А сейчас – чье же еще, как не мое?
Змиулания задумалась всеми тремя головами, вздохнула и неожиданно тихо сказала:
– Не думай об этом, Серафима. У тебя скоро будет по горло своих забот. И не спрашивай меня больше об этом. Пожалуйста.
Царевна хотела что-то возразить, но, услышав от Змеи «пожалуйста», удивилась настолько, что не стала.
Своих забот у нее, судя по рассказу ее похитительницы, действительно будет невпроворот. И до прибытия надо обдумать стратегию.
То, что ей предстояло, обещало быть еще более длительным и бессмысленным, чем игра в преферанс по переписке.
А еще ей надо будет при этом жульничать. Ну, да ничего. Пусть всем будет хуже. Они хотели Елену Прекрасную? Что ж. Они ее получат. Змея приземлилась посредине самого широкого двора самого огромного замка из когда-либо виденных Серафимой, рядом с одиноко торчащей в небо черной башней с часами. К ним тот час же подбежали солдаты в черных кожаных доспехах во главе с толстяком, который на всех кричал, не забывая и Змиуланию.– Генерал Кукуй, – громко представился он, и от его рыка отшатнулась даже Змея.
– Следуйте за мной.
Наверное, он ожидал слез, обмороков, истерик, или, на худой конец, возражений и
пререканий, но все это Серафима берегла для другого зрителя, и поэтому удостоила генерала только колючим, как лезвие стилета, запоминающим взглядом, от которого он даже сбавил громкость на полутон и больше к ней не обращался.
Впрочем, может, это Костей приказал ему не трепаться шибко, подумала Серафима, и
решила больше не делать пока выводов, а просто идти в окружении его безмолвных и бесстрастных, не в пример своему командиру, солдат.
Серые шершавые стены замка медленно надвигались на нее. Замка, который уже знал, что станет ее тюрьмой, и теперь абсолютно безразлично взирал на нее черными пятнами зарешеченных окон, ожидая ее приближения.
Так и надо.
Надо быть холодной, безразличной и непроницаемой, как камень.
Нет, как лед.
…Царь Костей сделал шаг навстречу пленнице и наткнулся не на стену – на многокилометровую толщу ископаемого ледникового льда ее спокойных серых глаз. Полк огнеметчиков, популяция Змеев на пике демографического взрыва, мировой пожар – ничто не смогло бы выжать из них даже самую малую каплю сочувствия или снисхождения.
– Кто бы вы ни были, милейший, я требую, чтобы вы немедленно приказали вашему домашнему животному отнести меня обратно в Лукоморье, к супругу моему царю Василию, – ровным голосом без тени эмоций произнесла Елена.
Его Елена. Наконец-то. Именно такой он себе ее и представлял – прекрасной, далекой, холодной. И вот она здесь.– Меня зовут Костей. Я – царь царства Костей, и Змея принесла тебя сюда по моему приказу, ты правильно поняла, Елена. Куколка ты моя лукоморская…
– Матрешка, что ли? – брезгливо, сверху вниз не только в буквальном, но и в переносном смысле глянула на него пленница.
Пересилив невесть откуда накатившую на него робость, Костей упрямо сжал тонкие губы, сощурил единственный глаз, не в силах отвести его, и сделал к предмету своей мечты еще один нерешительный шаг.
Надо вспомнить ту речь, которую он заготовил еще неделю назад.
Все вылетело из головы.
Какая она красивая…
– Ты станешь моей женой, хочется тебе этого, или нет. Ты – часть моих грандиозных планов, и твое согласие или несогласие не имеют никакого значения. Все решено. Снежинка упала на вершину горы. Скоро лавина поглотит весь мир, – механически, не отводя глаз от лукоморской царицы, произнес Костей, и сам не узнал собственного голоса – хриплого, срывающегося, неживого.
Так же ее можно напугать!..
Тем лучше.
Какая она неприступная!..
– Меня не интересуют прогнозы погоды, – настал черед Серафимы щурить глаза-бойницы, и Костей с замиранием сердца почувствовал, что обещанная им лавина – всего лишь жалкая кучка снега на детской площадке по сравнению с глобальными катаклизмами, предрекаемые ее ледяным взором. – И я не помню, чтобы мы пили на брудершафт. А, кроме того, у меня есть муж, и я не буду выходить замуж за какого-то сельского
короля хрящей, или как вас там, со способностями к дрессуре. Выступайте в цирке, милейший, если вам не хватает внимания. А я покидаю вас.
И, не дожидаясь реакции со стороны хозяина, Серафима развернулась и величаво поплыла к выходу.
Он не знал, что она начала отсчет.
Раз.
Два…
– Нет, постой!..
Костей едва успел остановить сам себя, чтобы не побежать за ней вслед как
последний смертный, махнул рукой – и двери зала захлопнулись с раскатистым гулом.
– Стой, тебе говорят!..
И невидимая сила развернула своенравную пленницу, подхватила ее и усадила на
грубый деревянный стул с подлокотниками, который все в этом замке гордо называли креслом.
– Нет, ты выслушаешь меня до конца, строптивая женщина!.. – яростно кинулся к ней царь.
– Если вы действительно хотите, чтобы я вас выслушала перед тем, как уйти, возьмите на себя труд запомнить, что ко мне надо обращаться «ваше величество» и говорить «вы», – снизошла презрительно Серафима.
Я спокойна и холодна, напомнила она себе. Я – лед и пламень… тьфу, то есть, лед и камень. И мне абсолютно все равно, что он, оказывается, еще и колдун. Ну вот все равно – и все. Всеравнее быть просто не в состоянии. Ну, подумаешь, колдун. Что я – колдунов не видела. Я спокойна, как сто слонов. Нет, как тысяча. И мне вправду чесслово ну вот совершенно абсолютно все это безразлично. Ха, колдун!..МА-А-А-А-МОЧКИ РОДНЫЕ!!!..
ПОМОГИТЕ!!!..
– Ты… вы не уйдете! – начал было и быстро, к собственному смущению, исправился Костей и отступил на несколько шагов. – Этот замок вы покинете или моей женой,
или тру… или не покинете его никогда! Возврата к прошлому нет! Наша женитьба – только первый шаг к моему будущему величию. Я слышал, у те… у вас множество совершенно ненужных родственников – это проблема решаемая. Можете считать, что их уже нет. И это будет последняя преграда между мной и этим вашим Лукоморьем.
Да, я гений вселенского масштаба, и мне мало этого затхлого царства на задворках Белого Света – я хочу обладать всем миром. И обязательно буду. Вы и я будем его единоличными правителями. Моей магии в сочетании с запасами людей и сокровищ Лукоморья никто не сможет противостоять! Я стану всесильным! Под моим натиском падет все Забугорье – Вондерланд, Шантонь, Лотрания – а потом и весь мир! Так что, я предлагаю вам стать женой владыки мира. «Ваше величество» будет звучать для вас унизительно. Мы придумаем новое звание, от которого будут трепетать народы и континенты. Все и всё будет лежать у ваших ног. Власть, слава, богатство – всё! Выбор за вами… Не то, чтобы он у вас был, – после короткой паузы опомнился, устыдился своей пламенной речи и уточнил царь, тут же потупив очи.
Пока Костей говорил, лицо Серафимы медленно превращалось в маску холодного внимания, рядом с которой выражение змеи за секунду перед броском показалось бы рассеянной мечтательной улыбкой.
Как бы ни ойкал вечером Иванушка, что бы не ворчала на примерках Елена, а хороший метательный нож в рукаве никому и никогда еще не помешал.
Костей услышал шаркающий шорох парчи, поднял глаз, но не успел ничего понять, как из руки царицы вылетела стальная молния и ударила его прямо в горло.
И отскочила.
Узкие губы царя растянулись по направлению к ушам. Возможно, он имел в виду улыбку.
– Я забыл сказать вам, Прекрасная Елена. Я бессмертен, а значит неуязвим…
– Что, совсем?!..
– Да, моя царица. И я бы охотно пережил еще несколько покушений на мою жизнь, лишь бы увидеть на вашем прекрасном личике хоть какое-то выражение, отличное от равнодушия и пренебрежения.
– Что, совсем-совсем неуязвим?! – Серафима напрочь позабыла о своей нелегкой роли и судьбе, вскочила со стула и быстро подобрала нож.
Так настоящий герпетолог, укушенный змеей, вместо того, чтобы кричать и бежать за противоядием, хватается одной рукой за змеиный хвост, другой – за свою записную книжку и радостно начинает описывать новый, неизвестный ранее вид, называя его именем своей возлюбленной.
Бессмертие? Да вы просто не с той стороны брались за дело.
– А так? А так? А так?.. – она несколько раз попыталась воткнуть нож в различные части тела Костея – под разным углом и с разным усилием, но с одинаковым неуспехом. – Что, ты совсем ничего не чувствуешь?
– Н-нет… – лицо Костея вытянулось, как вамаяссьский сарафан после стирки, и, казалось, он просто впал в ступор от такого поворота событий.
– Н-ну-к-ка, а так? – и она зашла ему в тыл и попыталась свернуть ему шею.
– Н-нет…
– А так?.. – дубовый стул обрушился на пошедшую кругом голову Костея.
– Н-нет…
– А так? – щипцами был принесен переливающийся жидким пламенем черно-красный уголек из камина и приложен к Костеевой груди рядом с таким же алым камнем на золотой цепи.
Одежда начала тлеть, но Костей даже не дрогнул.
– Н-нет…
– Хм… Тяжелый случай… – поскребла в венце Серафима. – А если в окошко выбросить? Что-нибудь сломается?
Этот вопрос поставил в тупик даже Костея.
– Н-нез-знаю… М-меня никто еще не выбрасывал в окошко…
– Подходи, – царевна решительно ухватила его за рукав и потянула в указанном направлении. – Решетку щас снимем. Какой тут у нас этаж?
– П-пятый… Но Елена!.. Что ты делаешь!.. Я не собираюсь прыгать ни в какое окно! – кажется, царь Костей потихоньку начал возвращаться в себя.
Серафима остановилась.
– Жаль. Хм-м-м… Что у нас остается? Из большого лука стрелять? Травить? Раздавить под прессом? А, во, точно! – и она завертела головой по сторонам. – У тебя тут чана с водой не найдется?
– Зачем?!..
– Попробуем прекратить доступ воздуха в организм, – с видом и авторитетом Великого Магистра на показательных выступлениях в собственной лаборатории пояснила раскрасневшаяся от усилий царевна.
– Но Елена!.. Елена!.. Елена!.. – Костей от растерянности и смятения не находил других слов. – Елена!.. Я теб… вас совсем не такой представлял!..
– Что?
Через пелену экспериментаторского духа до Серафимы, наконец, дошло, что она рискует выдать себя с головой и через это подвергнуть опасности ничего не подозревающих – пока – Ивана, царя, царицу и эту сухую мозоль Елену. Она поспешно отдернула руки от своего пояса, при помощи которого, за неимением под
рукой воды, хотела проверить, не удастся ли прекратить доступ воздуха в организм более простым путем, и сделала вид, что просто хотела его поправить.
Маска снисходительного равнодушия с некоторым усилием согнала с лица испуг и разочарование.
– Извините, милейший, – слегка выпятив нижнюю губу, процедила царевна. – Кажется, я несколько увлеклась.
Ни дать, ни взять – светская львица всех королевских дворов Белого Света. Какие эксперименты? Вам показалось, милейший.
Но царя теперь было не сбить с толку.
– Я думал, что похищаю царицу, а вы… вы… Вы оказались самоуверенная… коварная… безжалостная…
Серафима почувствовала, как пол уходит у нее из-под ног в неизвестном направлении, не сказав последнего «прости».
Прощай, Иванушка…
Я не хотела…
– Вы не смеете так разговаривать с беззащитной девушкой!..
– Кажется, вы утомились, – Костей тоже попытался казаться безразличным, но продемонстрировал только то, что его не взяли бы даже в сельскую самодеятельность. – Вас проводят в ваши покои. Там вы отдохнете и переоденетесь к ужину.
И он сделал то, чего не делал никогда в жизни.
Он поклонился.
Впрочем, еще одну вещь, которую он тоже не делал никогда в жизни, он совершил еще несколько минут назад.
Костей влюбился.
Повинуясь приказу царя, угрюмые солдаты в черном проводили Серафиму такими же угрюмыми коридорами, только в сером, до места ее заключения – одной из многочисленных башен – кряжистых, массивных, уходящих в небо бастионов, построенных чтобы встретить и пережить не один десяток осад, землетрясений и, как минимум, парочку концов Белого Света в придачу.
По дороге царевна подвела краткие итоги первой встречи и пришла к неутешительному выводу, что ее похитил колдун, который, к тому же, бессмертен, что над Лукоморьем вообще и всеми ее родичами по линии Иванушки – в частности нависла страшная угроза, предотвратить которую она была не в силах, и что ни предупредить их, ни бежать отсюда невозможно.
Оставалось только отдаться на волю судьбы и ждать, что та уготовала для нее далее.
Ну, а раз так, то надо было постараться сделать так, чтобы ее краткое (она все еще надеялась) пребывание здесь запомнилось всем и надолго.
Особенно ее самозваному женишку.
Если это закончится плохо для нее – что ж.
Тем лучше.
В семнадцать лет все в глубине души знают, что они бессмертны, а проводить вечность в компании этого недокормленного царька ей отнюдь не улыбалось.
Поэтому тактику Серафима выбрала простую: помирать – так с музыкой.
Несколько идей на этот предмет у нее уже были, остальные должны были представиться по ходу действий.
Неизвестно, планировал ли Костей запугать свою пленницу, подавить волю к сопротивлению, убить всякую надежду на избавление, или просто не оставить под открытым небом, выбирая для нее эти палаты – серые, холодные и корявые, с закопченным, забывшим что такое огонь, камином, буйством паутинных кружев под высоким, но давящим своей серостью и корявостью потолком, и таким слоем пыли на антресолях единственного шкафа, что его можно было видеть, не вставая на стул.
Добился он только того, что раздражение царевны, и без того решившей идти вразнос, достигло того уровня, когда выбивает клапана, срывает манометры, а сам котел находят на центральной площади.
Причем соседнего города.
Взрыв произошел, когда она узнала, что охранять ее действительно поручено Змее, которая будет жить в смежной светлой комнате наверху с огромным, во всю стену, окном, хоть и незастекленным. И это при том, что на ее уровне – только три жалких, стесняющихся своего существования узеньких окошка-бойницы, и то два из них во двор.
– Я, царица Лукоморья, дочь царя Стеллы… одного из царей Стеллы, но это не важно! – не буду жить в одном помещении с неуправляемым чешуйчатым животным! И мне не нравятся эти каморки! Мне не нравится эта башня! Мне не нравится этот замок! И я требую окон в моих комнатах! Много! И штор на них! И нормальной мебели, а не этих ваших ящиков из-под гвоздей! И шкафов для всего этого вашего тряпья, которое в Лукоморье не стала бы носить даже прачка!..
Ошарашенные таким натиском солдаты вытянулись во фрунт, прижались к стене и молча вытаращились на разошедшуюся Серафиму.
– …Что это, по-вашему, а? – развоевавшаяся царевна ткнула в нечто серо-коричневое, наклеенное на стены, и поэтому имевшее шансы быть обоями. Хотя в прошлой жизни оно наверняка было самой дешевой упаковочной бумагой в мясной лавке. – Что это, я вас спрашиваю, а?