Через час в двери снова постучали – Зюгма привел служанку в человеческом облике
– девушку лет семнадцати в таком же сером платье до пола, какое было чуть раньше на зайчихе, с круглыми то ли от страха, то ли от генетики глазами, пухлыми искусанными губами, лицом, полным конопушек и толстой рыжей косой до пояса, перетянутой серой полоской ткани.
Серафима, сухо поблагодарив советника и выпроводив его прочь, подозрительно
оглядела горничную с ног до головы – не осталось ли в ней что-нибудь заячье, или кошачье – на случай, если советник решил проявить инициативу или чувство юмора. Та ли это была девушка, которая ранее предстала перед ней с заячьей мордой, или
другая, соглядатая ли она обрела, увлекшись утром ролью избалованной царицы, или союзника – предстояло выяснить.
Над другим вопросом, захотел ли Костей иметь при ней шпиона, или просто проявил внимание и заботу, и что бы это в обоих случаях для нее значило, она предпочитала пока не задумываться.
– Как тебя зовут, милочка? – строго спросила она.
Девушка упала на колени, и если бы не лохматый ковер, наверное, убилась бы.
– Находка, ваше царственное величество, – донеслось приглушенно из зарослей ворса.
– Встань.
Девушка вскочила на ноги.
– Давно во дворце служишь, Находка?
– С пятнадцати годов, ваше царственное величество.
– Чем занималась?
– Чем хозяин прикажет, ваше царственное величество. Полы помыть, постирать, прибраться…
– Ты самому царю Костею до этого прислуживала?
Находка вздрогнула, оглянулась, как будто ожидая, что царь Костей выскочит из-под кровати или из-за угла только от упоминания своего имени – но никого не было.
– Нет, ваше царственное величество, у него другие служат, а я раньше у господина советника служила.
– У этого? У Зюгмы?
– Нет, ваше царственное величество, у старого, у господина советника Чернослова.
– А что с ним сейчас?
– Не известно мне то, ваше царственное величество. Несколько дней назад пропал,
как его и не было, а вот вместо него господина Зюгму и назначили его царственное величество. А у него своя служанка убирается, вот я все это время без работы просидела – в казармах подметала, на куфне посуду мыла, в калидоре окна протирала – не знаю, с чего вдруг, потом меня в прачечную послали работать…
– Короче, пробездельничала, – хмыкнула Серафима.
– Истинно верно, ваше царственное величество.
– А сама ты из местных будешь? Из костеев?
– Царства этого, ваше царственное величество, только не из костеев, а из октябричей.
– Из… кого?..
– Из октябричей, ваше царственное величество. Наши края по реке Октябрь
раскинулись, и всех жителей поэтому октябричами прозывают. Дети Октября, то есть.
Это духа-покровителя реки нашей так звать. А сами мы из деревни Октябрьской. Что на Октябре стоит, значит. Большая деревня у нас. Сорок дворов и лавка.
– А есть и маленькие? – удивилась царевна.
– Да сколько угодно, ваше царственное величество. И десять дворов, и тридцать, а чаще – двадцать. Много их по нашим лесам да горам раскидано. Где приток Октября
– там мы и селимся. А край наш ручейным еще кличут. Ручьев в наших лесах – страсть, ваше царственное величество. Есть еще речки в горах, но их поменьше
будет, а вот в лесах… Ручьев там самое раздолье. Иной со среднюю речку шириной будет, когда к батюшке-Октябрю подходит. Красивые у нас края, ваше царственное величество. Душевные…
Серафима окинула взглядом косу Находки и спросила:
– А что, Находка, вы все, октябричи, такие красные?
– Все, ваше царственное величество. По этому нас и отличают. Те, кто на севере, костеи чистокровные, те черненькие. А мы – рыжие, стало быть.
В голову царевне, кажется, вдруг пришла неожиданная мысль, и она задумалась, морща лоб и так и этак поводя головой. Но понятнее эта мысль отнюдь не становилась, и она сдалась.
– А вот скажи, Находка, если мужчина – то его октябричем назовут. А женщину из ваших как правильно называть?
– Октябришна, ваше царственное величество.
– А ребенка?
– Октябренок, конечно. Дитя Октября, значит.
– А почему вообще называется «Царство Костей»? Интересное такое название. Непонятное.
– А потому что резьбой по кости местные прославились, ваше царственное
величество. Тут костей древних чудищ в земле – просто тьма-тьмущая. Старики бают, ваше царственное величество, раньше они тут только и жили, людей не было, и все дрались промеж себя. И выживали у них только самые огромнущие. И с каждым годом
они все больше, и больше становились, пока не остались только такие громаднущие, что их и земля держать перестала. Вот они под землю и провалились, ваше
царственное величество, и все кончились. Копни мужик картоху сажать – кости этих
чудищ из земли и полезут. Вот ихние рога или бивни находят костоломы, отламывают
от остального шкелета, костерезам продают, а те картины всякие из них режут. Или фигурки. Красота получается – неописуемая! Аж как живые, токмо не шевелятся!
– А что, царь Костей долго ли уже вашей страной правит?
– Пятьдесят годов уж как правят. Как старый царь померли, так его царственное величество и правят, ваше царственное величество.
– А старого царя вашего как звали?
– Нафтанаил Третий Злосчастный, ваше царственное величество. Сын Аникана Четвертого Ученого, да будет земля ему пухом.
– Давай присядем, Находка, – Серафима подвинула служанке один стул, на второй села сама. – В ногах правды нет.
– Я постою, ваше…
– Садись, милочка, садись. С царственным величеством спорить нельзя. Особенно с нашим, – царевна ухмыльнулась, хитро глянув на Находку.
Девушка в первый раз робко улыбнулась – правда, одними губами – и села осторожно на краешек стула, словно ожидая подвоха.
– Да ты по-хорошему садись, милочка, – подбодрила ее Серафима, но та только головой закачала:
– Нет, не невольте, ваше царственное величество, тут красота такая невиданная-неслыханная, аж очи слепит, блестит все, сияет, а у меня платье пыльное, руки немытые – неровен час, что запачкаю, – замахала руками она.
– А мое царственное величество приказывает хорошо садиться, – опустила твердо кулак на коленку Серафима.
– Ну, раз ваше царственное величество приказывает… – Находка чуть подвинулась, разгладила складки платья на коленках, положила перед собой руки и выжидательно взглянула на царевну.
– Ну, вот теперь сели рядком, и потолкуем ладком, – развела руками Серафима. – Я
в ваших краях впервые, Находка, многого не знаю, а надо. Поэтому отвечай, не таи ничего. Отчего умер ваш старый царь?..
Допрос-расспрос служанки продолжался почти до четырех часов утра – Серафима поняла это по гулкому четырехкратному «бому», огласившему замок как раз тогда, когда она только начала засыпать в своей кровати. Выдворенная из царства предутренних грез, царевна приоткрыла один глаз, чтобы посмотреть, не разбудили ли куранты и Находку, и первое, что она увидела при свете одинокого ночника – служанку, стоящую перед зеркалом.
Девушка стояла близко-близко к его холодной гладкой поверхности, улыбалась, как
человек, которому только что вырвали без наркоза давно и усердно болевший зуб, и тихонько гладила свое отражение. На щеках ее блестели слезы.
Серафима едва слышно вздохнула, закрыла глаз, чтобы лучше думалось, и стала
вспоминать, чтО за вычетом «вашего царственного величества» она сегодня услышала от костеи.
Царь Нафтанаил Третий скончался пятьдесят лет назад, не оставив наследника – его жена и сын умерли за год до того от неизвестной болезни, один брат упал с башни Звездочетов, а другого задрал на охоте медведь. Оба они были неженаты. Обычно в таких случаях за власть начинают бороться самые высокородные придворные, подкладывая друг другу на стулья отравленные кнопки или разоряя соседские поместья, но в этот раз все было по-иному. Не успело последнее дыхание покинуть уста усопшего монарха, как о своем праве на трон заявил его первый советник – Костей, взявшийся из ниоткуда несколькими годами ранее, обольстивший царя своей искушенностью в магических науках и за годы придворной службы успевший вусмерть поссорить доверчивого Нафтанаила со всеми мало-мальски реальными наследниками престола не его крови. Правда, никто и не сомневался в таком исходе – последние годы, особенно после потери жены и ребенка, царь был не в себе, и все приказы и так отдавал Костей. Хоть и приписывая скромно их авторство царю.
После коронации замок и порядки в нем резко изменились – на смену белому туфу и открытому пространству в одну ночь пришел серый и черный камень и кольцо монументальных стен, стрельчатые арки сменились рублеными проемами и железными
дверями, витражи – решетками, слуги с человеческим обликом – монстрами. А вместо герба государства на золотой цепи на груди правителя теперь красовался зловещий светящийся рубин. Первые недовольные ненадолго пропали, но скоро составили костяк первого лиха. «Беда не приходит одна…»
Изменения в облике коснулись только тех, кто прислуживал в замке – горожане и
крестьяне их поначалу и не заметили. Пока штат прислуги и личный состав армии не потребовали обновления и пополнения. Тогда умруны стали хватать людей прямо на улицах и приводить в замок, где первый советник распределял их на работы – мужчины постарше и женщины попадали в повара, в мастеровые, в прислугу. Молодых мужчин забривали в солдаты – сначала горожан, а потом, когда в городе почти
никого не осталось, рекрутеры добрались и до крестьян из близлежащих деревень, и даже до ничего не подозревающих путников, если они оказывались подходящего
возраста. В охрану, как это ни изумило Серафиму, набирались добровольцы, которые знали, что их ждет, и все же шли на это. В основном, сказала Находка, это были лихие, недобрые люди, которым было нечего терять.
Так, попав среди бела дня на улице в сети отдела кадров Костея, в служанках оказалась и сама Находка. Но она еще благодарила судьбу за то, что попала в горничные, а не в простые слуги, как все остальные. Потому что одну из девушек,
пойманных в один день с ней, сказала она, расширив от ужаса слегка косящие глаза, назначили прислуживать в Проклятой Башне и в Осе, а слугам, работающим там, вырезали языки, чтоб не могли никому рассказать, что они там видят.
Проклятая Башня была как раз по соседству с той башней, куда заточили царевну, отделенная лишь Северо-Западным крылом замка.
Всего замок состоял из восьми крыльев и восьми башен, объяснила служанка, но, в отличие от последних, крылья назывались предельно просто – по сторонам света, к
которым были обращены. Сами башни же именовались Паук, Проклятая, Задира, Солдат, Проходная, Оса, Вдова и Царица, в которой они сейчас и находились. Сам царь всегда днем запирался в Осе, у входа на страже становились умруны, и никто не
мог попасть в нее до вечера – ни генерал Кукуй, ни старый советник Чернослов, не говоря уже о новоиспеченном советнике Зюгме. На ночь Костей уходил в Проклятую Башню – свою ставку, которую лучше всяких гвардейцев охраняла его черная магия.
В башне Паук была резиденция первого советника – на эту должность мог быть
назначен только колдун. Раньше там проводил дни и ночи Чернослов, теперь – Зюгма. Там же хранились все магические предметы, нужные первому советнику и его помощникам для работы и исследований. Находка была там лишь пару раз за все время работы в замке, и вспомнить смогла только то, что все кругом было или
страшно, или непонятно, или то и другое одновременно. Жили первые советники и их помощники в юго-восточном крыле.
Находка заговорщицким шепотом, оглядываясь каждую секунду, разоткровенничавшись, поведала, что по ее и других слуг наблюдениям, Зюгма Чернослову в подметки не
годился, а все остальные колдуны, помогающие Зюгме сейчас, в подметки не годятся ему. Что она много раз слышала, как ее старый хозяин бранил своих помощников и
говорил, что с такими способностями им только на ярмарках в балаганах выступать, прыщи заговаривать. И что самый могучий маг, сильнее даже ее старого хозяина Чернослова – царь Костей.
Генерал Кукуй со штандарт-полковниками Кирдыком, Изломом и Атасом обитал в башне Солдат. Про остальные девушка не смогла сказать ничего определенного – любопытство в замке приравнивалось к воровству и каралось так же.
«Значит, Проклятая Башня…» – перевернулась на другой бок Серафима и еще раз украдкой вздохнула. – «Многообещающее название… Еще более проклятая, чем все здесь вокруг, надо понимать… И никому туда нет ходу… Но если никому туда нельзя, значит, мне надо именно туда. Зачем – не знаю. Пока. А если мне туда надо, значит, я туда попаду. Так… Хорошо… Самое главное решили. Остается ерунда – придумать, как туда проникнуть.»
Утром, после завтрака, Серафиму ожидал обещанный сюрприз, о котором она, честно говоря, за ночь позабыла.
С кислой физиономией в обеденный зал вошел Зюгма и угрюмо объявил, что сад для прогулок царицы Елены Прекрасной готов и ждет ее высочайшего внимания.
Костей покривил губы в улыбке и выразил желание сопровождать свою будущую супругу.
Серафима покривила в улыбке губы свои и сказала, что не мечтала ни о чем другом. Но, прежде чем мы пойдем, хотелось бы обратить в свою очередь не столь высочайшее внимание премногоуважаемого господина советника на то, что все доклады впредь он должен будет производить веселым голосом, бодро и радостно.
– Почему? – мрачно удивился тот.
Царь, почувствовав, откуда ветер дует и в какую сторону рукояткой грабли лежат, снова усмехнулся и снисходительно пояснил:
– По Этикету. Семьдесят Пятому.
– По чему – по чему? – захлопал вытаращившимися непроизвольно глазками Зюгма.
– Его величество абсолютно право. По этикету все доклады должны делаться именно таким образом, – подтвердила Серафима.
– Но почему?..
– Видите ли, советник, это – один из старинных, зарекомендовавших себя обычаев Этики, которые дожили до наших дней. Дело в том, что по закону гостеприимства вестников с добрыми известиями полагалось кормить. Но поскольку Этика было государством небогатым, то, чтобы сэкономить на обедах и проживании курьеров, король Этикет Семьдесят Пятый ввел правило вестников с плохими вестями казнить. Когда все об этом узнали, к нему стали приезжать гонцы только с хорошими новостями, но и их было слишком много. И поэтому, чтобы облегчить непосильное бремя экономике страны, если вестник начинал доклад с мрачным выражением физиономии, то его быстренько хватали и казнили как принесшего дурные новости, не дослушав до конца. А с его величеством мы как раз недавно говорили о необходимости возрождения древних традиций, так что… выбирать вам. Ваше любопытство удовлетворено?
– Угх… – напряженно сглотнул Зюгма. – Д-да.
– Тогда пойдем?
По коридору они прошли до Царицы, спустились на первый этаж и очутились перед аркой в ее стене, которой, насколько царевна понимала, вчера еще быть не могло.
– Прошу, ваши величества, окажите честь, осмотрев, так сказать… посетить… насладиться… почувствовать… – Зюгма разливался как соловей, забывший половину слов своей песни – самозабвенно, но бессвязно.
Вы хотели веселости, бодрости и радости? Нате, получите.
По помятому лицу первого советника, теням под глазами и грязи на сапогах было видно, что то время, которое царевна посвятила сбору разведданных и короткому сну в условиях повышенной комфортности, он, первый советник, посвятил общению с природой, чему был не рад, но за что рассчитывал сейчас получить если не
вознаграждение, то хотя бы похвалу. И без того, что он полагал ему причитающимся, он ни покидать будущую монаршью чету, ни замолкать не собирался.
Щелчком пальцев советник заставил двери распахнуться и эффектно выбросил вперед правую руку:
– Прошу! Все как его величеству нравится – строго, мрачненько и без излишеств. Если бы не эта растительность – как я ни старался, избежать некоторого присутствия растений не удалось, да простится мне эта вольность – получился бы идеальный сад для выгуливания царицы! Зеленые насаждения насаждались мной с вечера до утра, чтобы только порадовать ее будущее царское величество как приказало его величество! Правда, пришлось поработать над уменьшением объема
листвы, чтобы не проигрывало общее цветовое решение, но – обратите внимание – на общем виде моего сада это отнюдь не сказалось! А арка – не проходите мимо! – арка выглядит так, как будто она являлась частью этого замка с момента его Преображения!..
Серафима остановилась у входа в сад, прищурилась и поджала губы.
Ландшафтный дизайн Стеллийского царства мертвых Сабвея по сравнению с этим садом был проектом детского парка.
Но если бы только этим все и ограничивалось…
– Здесь же… воняет! – возмущенно взглянула царевна на колдуна.
– Это цветы, – со сладкой улыбочкой прогнулся Зюгма.
– ЧТО-О?!
– Цветы. Вафлезия Альберта. Опыляется мухами, поэтому это ее естественный аромат
– мухи обожают запах протухшего мяса! Растет только в Узамбаре! Здесь их всего пять штук – а какой запах! На весь сад!
– САД???!!! – страшным голосом сказала царевна, переводя вопрошающий взгляд с Зюгмы на Костея. – Это – сад? По-вашему, это сад, ваше величество? Вы считаете, что это сад?
– Это? – Костей нахмурился. – Советник, это сад?
– Д-да… Так точно… Это – сад… – Зюгма на глазах сдулся, как проколотый мячик, побледнел и испуганно вперился заискивающим взглядом в лицо своего повелителя. – А что?..
– Но здесь кругом один сухостой! – пошла в наступление царевна.
– Я же говорил – цветовое решение, и поливать не на…
– И единственное зеленое дерево – это вот это! – отмахнувшись раздраженно от советника как от одной из мух – фанаток Вафлезии Альберта – Серафима обвиняющее ткнула перстом в невысокое, но пузатое деревце бутылкообразной формы с пучком листьев-перьев на самой макушке. – Как оно у вас называется?
– Й-ятрофа… п-подагрическая… – сглотнул советник.
– Что?! – брови царевны поползли на лоб. – Подагрическая?! Ятрофа?! И вы хотите, чтобы я, Елена Прекрасная, находилась в одном саду с растением с таким именем?! Подагрическая!!! Вы бы еще нашли какой-нибудь стрептокактус изъязвленный! Или берискелет окровавленный!