Иванушка остановился, как вкопанный – то ли от ужаса, то ли от того, что наткнулся на мокрую холодную спину чародея.
В одно неуловимое мгновение родные милые черты девушки на острове исказились, рот растянулся в лягушачьей улыбке, глаза вылезли на лоб и зазеленели, как блюдца любимого царицыного сервиза, а вместо волос – как же он мог раньше-то не заметить! – по плечам существа рассыпались пряди болотной травки с кругленькими листочками и крохотными беленькими цветочками. Они ниспадали на землю и, не заканчиваясь на этом, тянулись дальше, дальше, дальше, пока царевич не понял, что все это время они, оказывается, бежали по волосам болотницы, полощущимся на черной тухлой воде.
Руки ее тоже стали вмиг зелеными, тонкими, длинными, вытянулись и потянулись к застывшим как два пня искателям легких путей по лужайкам.
Первым опомнился Иван.
Он выхватил свой меч, чудом еще не отправившийся на далекое дно трясины и стал рубить пупырчатые темно-зеленые конечности.
С таким же успехом он мог попытаться перерубить рельс.
От третьего или четвертого удара клинок переломился пополам. Острие улетело в прибрежные камыши метрах в пятнадцати, а ставшая ненужной рукоятка с обломком выпала из ослабших вмиг пальцев в черное смрадное окно болотной водицы и последовала за сапогами.
Надеяться на забившегося в каком-то непонятном припадке похлопывания себя по всем доступным частям тела специалиста по волшебным наукам не приходилось, и Иванушка пустил в ход свое единственное остававшееся оружие – язык.
– Здравствуйте, – учтиво поприветствовал он болотное чудовище. – Мы, кажется, зашли на ваше восхитительное болото без предупреждения? Извините, но мы не ожидали, что будем сегодня проходить мимо, и не прислали наших лакеев с визитными карточками.
Оружие подействовало.
Зеленое объятие замерло незавершенным.
– Че-во? – проквакала болотница.
– Я с уважением хочу вам сказать, что сожалеем о своем бесцеремонном вторжении и благовоспитанно изъявляем желание зайти завтра повторно, но уже с соблюдением всех приличий, – уважительно склонив голову, Иванушка стал пятиться боком, стараясь при этом вытолкать перед собой, как буксир, несопротивляющегося, занятого своей персоной, чародея.
– Че-во? – снова квакнуло существо, и глаза у нее стали больше раза в полтора, и теперь скорее, напоминали пирожковые тарелки из того же сервиза, нежели блюдца.
– Я имею в виду, что своим спонтанным вторжением в вашу тихую обитель
спокойствия и уединения мы вызвали беспокойство и непонимание такой неординарной персоны, каковой является хозяйка данного несравненного водоема…
Буксир налетел на парапет набережной.
Иванушка натолкнулся волшебником на незыблемую твердь руки болотницы.
Процесс встал.
– Не пущу, – хихикнула она. – Мои. Мои. Утоплю.
– За что? – взмолился Иванушка, оставив свои попытки заморочить ей голову. – Мы просто мимо проходили! Мы сейчас уйдем!
– Не уйдете! Мои! Мое! Топить! Топить! Ха-ха-ха-ха-ха-ха-ха!
Лукоморец почувствовал, как широкое кольцо рук начинает медленно сужаться, и непреодолимая сила толкает его к кочке-острову, к разверстому в хищной улыбке рту чудовища…
– Не бойся, царевич, – неожиданно раздалось бормотание со стороны безмолвного
прежде чародея. – Сейчас, сейчас… Вот, нашел… Сейчас она пожалеет… Грязная
мокрая тварь…Я выморожу ее поганое болото до дна вместе с его мерзкой хозяйкой! Ну, погоди!..
И Агафон быстро-быстро зашептал заклинания, вперяясь сузившимся мстительным взором в крошечный обрывок бумажки, который он пару секунд назад выудил у себя из рукава нижней рубахи.
– Сюда! Сюда! Мои! Топить! Топить! – верещала от восторга болотница, сжимая
смертельные объятия, и Иван почувствовал, что еще несколько секунд – и обещанный лед сомкнется уже над их бессчастными головами.
Но специалист по волшебным наукам гордо мотнул головой, выкрикнул заключительное «тамам!», и в ту же секунду небо над их головой, и без того не страдающее
голубизной, почернело и взорвалось громом. В болото вонзилась ослепительно-синяя
молния, из ничего возник яростный вихрь, и Иванушка к глубокому удивлению своему почувствовал, что взлетает.
Правда, мельком увидев на лету физиономию и глаза болотницы, взмывшей на волнах взбесившегося воздуха мимо него вверх ногами, понял, что в непонимании своем не
одинок. Тарелок, кроме спутниковых, для описания размеров ее глаз, не оставалось.
Хотя спокойствия ему это не добавило.
Почти сразу же после этого в него врезался и ухватился за него мчавшийся со скоростью вамаясской новогодней шутихи снизу вверх Агафон.
И царевич, уже не заглядывая ему в лицо, мог с уверенностью сказать, что в их с болотницей полку только что прибыло.
– Я не хотел-л-л-л-л!.. – пронес мимо Ивана смерч обрывок чего-то, о чем сожалел чародей.
«Кто бы мог подумать…» – криво усмехнулся Иванушка, на всякий случай покрепче прижимая Агафона к своей пояснице, чтоб не оторвало ветром.
– …опечатка!.. …учил!.. …кабуча!.. – теперь отчаянно доносилось из района его талии.
Но не успел он даже начать прикидывать, как далеко им придется пролететь и с какой высоты придется падать, как все вдруг кончилось.
Ветер исчез так же внезапно, как и появился, черная мгла рассеялась, и воздухоплаватели успели увидеть, куда они упадут.
Иван увидел Агафона.
Агафон увидел болото.
В таком порядке они и приводнились, подняв стену мутных брызг.
С первого взгляда это было то же самое болото, кроме одной небольшой детали. Черная зловонная жижа была абсолютно свободна от какой бы то ни было растительности.
И живности, что немаловажно.
Отфыркиваясь и отплевываясь, из-под царевича вынырнул чародей и, шлепая руками и ногами по черной грязи как колесный пароход, кинулся грести к берегу. Благо, он был всего метрах в двух от них.
Полежав еще с минуту на мелководье, и окончательно осознав, где находится верх,
где низ, где берег, а где он сам, Иванушка не спеша поднялся, попытался вытереть грязным рукавом грязь с лица, что, в конечном итоге, сделало ее только гуще и, покачиваясь, побрел в том же направлении.
На берегу его уже ждал волшебник в обнимку со своим верным мешком, оба истекающие холодной затхлой водой и вонючей жижей, но непобежденные.
– Я же говорил, что мешок с магией не пропадет даже в пасти Змея-Горыныча! – гордо ухмыльнулся Агафон и, кряхтя, поднялся на ноги. – А, как я ее, а? Будет знать, выдра, как на честных людей нападать, головы им морочить! У-у, сколопендра драная!
И тут он метрах в пяти от себя и от берега, среди пожухлой травы, заметил то ли красивую громадную жабу, то ли безобразную маленькую девочку. Она извивалась, скулила, барахталась в пыли и грязи, но ползти то ли не могла, то ли даже не пыталась.
– Вот она!!! – торжествующе вскричал маг и, отшвырнув свой заветный мешок, кинулся к ней. – Болотница! А вот щас я ей, гаде водянистой!..
Он занес над ней ногу, но потерял равновесие и опрокинулся на спину.
Может, этому в немалой степени поспособствовал Иван, запустив в него его же любимым мешком.
– Не трогай ее, – пошатываясь, подошел он к беспомощному чудовищу, поднял его на руки и понес к воде. – Пусть живет.
– Зачем, Иван?! – не вставая, возопил чародей, воздев руки к небу. – Это же нежить! Нечистая сила! Ее изводить надо, а ты – «пусть живет»!..
Иванушка постоял, глядя, как благодарно растянув безразмерную пасть в улыбке и
моргнув глазами-блюдцами, болотница шлепнула по воде перепончатыми ногами и ушла в черную непрозрачную глубину.
– Не знаю… – виновато улыбнувшись, пожал он плечами. – В бою бы зарубил – и не поморщился. Скорее всего. А так… Хоть и нежить, а все равно жалко…
– Чудной ты, царевич… – покачал головой волшебник, поднимаясь с земли. – Как динозавр. Вымирающий вид.
– Почему?
– Потому что с таким подходом к врагам тебе долго не жить. Вот помяни мое слово.
Метрах в ста от болота по зарастающей узкой просеке их терпеливо дожидалась цель их перехода.
То, что издалека Иванушка принял за деревню, оказалось небольшим неопрятным домиком с растрепанной, как прическа панка, соломенной крышей и с надворными постройками вокруг, которые сгрудились вокруг своей неухоженной избушки как
цыплята вокруг наседки, лишенной материнских прав. Обвалившийся местами забор не стал утруждать их поисками калитки или ворот, и, провалившись пару раз по щиколотку в покорно догнивающие на земле доски, спутники осторожно зашагали к избе, оставляя после себя на сухой траве грязные лужи болотной воды.
Одинокое пыльное окно с кривым наличником, как око старого циклопа, страдальчески взирало на их приближение.
Вокруг стояла подозрительная тишина.
Хотя вряд ли они бы обрадовались больше крикам выскакивающих из засады врагов или звону тетивы.
– Эй, хозяева? – негромко позвал Иван и заоглядывался по сторонам – не привлек ли его голос чьего-либо ненужного внимания.
– Хм, вход у нее со стороны леса, что ли? – озадаченно поскреб в затылке под колпаком волшебник, заглядывая за правый угол.
– Избушка-избушка, поворотись ко мне передом, а к лесу – задом, – припомнив истории из детских книжек, поеживаясь под свежим ветерком, усмехнулся царевич.
Даже то подобие улыбки, которое успело зародиться на его физиономии, засохло и прилипло к своему месту, когда изба, тяжело вздохнув всеми своими старыми бревнами, кряхтя и рассыпая из щелей паклю, поднялась на толстые чешуйчатые птичьи ноги и затопталась на месте, поворачиваясь, как было велено.
Спутники переглянулись.
– Как ты думаешь, хозяйка дома? – первый сформулировал их общее опасение Иван.
Хоть царевич и был в родстве с одной из представительниц сей древней профессии, а Агафон мог считать себя коллегой Бабы-Яги (если бы совести хватило с таким образованием), оба они перед лицом незнакомой лесной ведуньи чувствовали себя несколько неуютно.
– Давай, покричим ее, – предложил было волшебник, но, тут же вспомнив об умрунах, быстро добавил: – тихонько. Если не отзовется – тогда заглянем. Я бы и вовсе мимо прошел бы, если бы не купание в болоте с твоей разлюбезной мымрой мокропузой.
– А я думал, тебя ветерок обсушил, – не замедлил ответить чародею взаимной любезностью царевич, и тут же смутился своей нехарактерной язвительности.
Чародей буркнул что-то невразумительное и, похоже, внезапно передумав кричать, сразу перешел к заглядыванию.
Ступеньки под ногами проскрипели, но не провалились. Агафон потянул дверь на себя, и она недовольно провизжав что-то ржавыми петлями, отворилась.
Они вступили в жилище Бабы-Яги.
Все кругом было затянуто пылью, паутиной и запустением – полки и шкаф, лавки и
стол, лукоморская печка и пучки высохшей и давно потерявшей свой запах травы под потолком… Паутина закрывала окно подобно давно нестиранной тюлевой занавеске.
– Ты, кроме Ярославны, когда-нибудь в домах других Бабов-Ягов… Баб-Яг… Баб-Ежей… тьфу ты… короче, ты меня понял… был? – шепотом поинтересовался Агафон.
– Нет, – так же шепотом ответил Иван. – С другими познакомиться не приходилось. К счастью, наверное. Что бы Ярославна не говорила… Лучше от них держаться подальше. А ты?
– И я – нет. Просто я хотел узнать, такая… обстановка… она для избушки средней Бабы-Яги типична? То есть, это мерзость запустения, или так и должно быть?
– Не знаю… – нервно оглядывался вокруг царевич. – Вернется – спросишь.
– И еще – как ты думаешь, она, если действительно вдруг вернется, не осердится, что мы ее печку затопим? И баню? И что-нибудь помыться и переодеться поищем?
– А ты бы на ее месте осерчал бы?
– Я-то? – задумчиво покачал головой маг. – Если бы в мое отсутствие она пришла бы ко мне домой и стала шариться в моих вещах? Наверное, поостерегся бы.
– Да я не о том!.. – Иванушка нетерпеливо взмахнул рукой и тоже задумался.
На одной чаше весов стоял гипотетический гнев гипотетической Бабы-Яги по ее
гипотетическому возвращению. На другой – холодная мокрая грязная одежда, любовно
прилипающая к холодному, мокрому грязному царевичу, босиком стоящему на холодном мокром грязном полу (и когда с него успело столько натечь?).
Пожалуй, рискнуть стоило, пришел он к выводу.
– А, ну ладно, поди, отговоримся как-нибудь… В некоторых историях их представляют не такими уж и плохими. Бывает и хуже.
Волшебник, с облегчением вздохнув, поддержал решение Ивана и первым кинулся к ближайшему сундуку.
– Что там? – заглянул нетерпеливо ему через плечо Иванушка.
– Тетрадка какая-то… – пожал плечами Агафон. – Старая. А под ней – еще одна. И еще.
– Тетрадка? – захлопал глазами царевич. – Что может Баба-Яга записывать в тетрадку?
– Заклинания всякие? – предположил Агафон. – Рецепты отваров из гадюк? Пирогов из белены? Сейчас посмотрим.
– Нет-нет, ты что! Читать чужие записи – нехорошо!
– А, может, они помогут нам понять, куда подевалась хозяйка, – возразил чародей.
Против такого довода поспорить не смог даже Иванушка.
– Так… Сейчас… сейчас… Посмотрим… – сопя от усердия, Агафон стал перелистывать негнущиеся желтые страницы толстой верхней тетради. – Смотри! Похоже, это дневник!
– Тем более!..
– Ай, да ну ее! – отмахнулся чародей и стал читать вслух:
– «Пятое ноября года бешеного медведя. Погода стоит замечательная. Шестой день льет дождь. Можно не ходить выкапывать кротов, лежать на печи и пить чай с вареньем из волчих ягод. Надо будет попросить волка на следующий год набрать побольше – наварю еще и на кикимору, а то постоянно придет, и смотрит голодными глазами, как будто я ей чего должна. А так лишний раз у себя посидит.»
Чародей перелистнул несколько страниц.
– «Четырнадцатое января года бархатной лисицы. Проспала три недели. Разбудила кикимора – приходила поздравить с Новым годом и попить чаю. Чаю не дала, обозвала красавицей и выставила за дверь. Не выспалась как не знаю что. Теперь два дня буду вертеться и не засну. Вот симпатяшка, чтоб у ней прыщи сошли!»
– Что, так и написано? – не поверил Иван и вытащил дневник из рук Агафона. – Ха, и верно! А что дальше было?
– Читай, – предложил ухмыльнувшись волшебник.
Но царевич постеснялся и перелистнул несколько страниц.
– «Восьмое марта года бархатной лисицы. С утра пришла кикимора, принесла пол-литра прошлогоднего березового сока со вкусом сыроежек и коробку улиток в сахаре. Сказала, что сегодня какой-то праздник, который мы, как представители темных неприрученных природных сил, должны отмечать. Соврала, наверное. На самом деле, поди, хотела похвастаться, что к ней снова стал леший захаживать. Нужен он мне. Старый пень. Сок выпили, улиток съели. Дала ей банку варенья из волчих ягод. Дура.»
– А что-нибудь поближе к сегодняшнему дню есть? – потянулся к дневнику Агафон.
– Сейчас посмотрю, – торопливо залистал страницы Иванушка. – Ага. Вот. «Пятое
августа года бархатной лисицы. Опять – двадцать пять. Не писала в дневнике целых две недели – царевичи всякие косяками так и прут, так и прут…»
Иванушка смущенно закашлялся.
– Давай, я лучше дальше поищу.
– Нет-нет, читай-читай, – вытянул у Ивана тетрадь чародей и продолжил:
– «…так и прут. Сезон у них, что ли? И всех обстирай, помой, покорми, на путь верный направь, и что тебе за это – ни слова благодарности. Естественно, не
удержалась, съела парочку. Не то, чтоб шибко хотелось, а просто так, из принципа. Кикимора есть не стала по причине своего отсутствия в свадебном путешествии с
лешим на юге Колдобистой пустоши у Комариной трясины. И нисколько мне не завидно. Чтоб она там ноги переломала, коза с маникюром.»
– Нет, а самое последнее?
– Ага, вот. Добрался, наконец. «Десятое сентября года бархатной лисицы. Сегодня мне повезло. Пришли какие-то замурзанные дети, две штуки, говорят, что заблудились, хотя по глазам видно, что мачеха в лесу бросила. Хотела съесть сразу, но мальчик просто тупой оказался, на лопату сесть не умеет – то ноги растопырит, то чуть не стоймя встанет. Чему их теперь в школе учат? Пришлось
пока покормить, чтоб не ныли, положить спать, а пока дрыхли, спиногрызы чумазые, я выход придумала. Я этому дурачку личным примером покажу, как надо на лопату правильно садиться. И тогда уж не отвертится. Недаром кикимора моему уму завидует и говорит, что у меня не голова, а пустой котел. Что хочешь варит, значит. А девочку я точно сварю. Пойду, укропу надергаю.»
– Все? – тревожно заглянул в тетрадь Иванушка.
– Все, – подтвердил Агафон.
– Так я не понял, она их съела, или нет?
– Не написано, – пролистал оставшиеся десятка три страниц маг. – Наверное, съела. А, может, и нет. Главное то, что по магическому календарю год бархатной лисицы был пять лет назад. И с этих пор она в своем дневнике больше не писала.
– А сейчас какой год по вашему календарю? – полюбопытствовал Иван.
– Сентиментальной змеи.
– Интересно… – Иванушка достал оставшиеся тетради – суди по цвету и степени замызганности, еще старее этой, и осторожно сложил их на стол. – Интересно, а Бабы-Яги могут умереть?
– Умереть-то? – Агафон почесал в затылке – то ли от задумчивости, то ли от грязи.
– Могут, конечно. Кто угодно может умереть, если он не бессмертный.
– А что – и бессмертные бывают? – помимо воли заинтересовался Иван.
– Бывают, – мгновенно помрачнел Агафон и тут же сменил тему. – Ну, так мы мыло, полотенца и прочую разность ищем или нет?
– Ищем, – вздохнул Иван, отколупнул засохшую корку грязи с носа и полез дальше в сундук.
Но все, что ему удалось из него извлечь, было две выцветших юбки, серый с розовым (когда-то черный с красным) половик, несколько платков неопределенного цвета и материала, дырявый валенок без пары, доисторический зипун, который не стала доедать даже моль, треснувшую костяную ногу в калоше и с прорехами дождевик из промасленных лягушачьих кож.
– Ладно, переходим к сундуку номер два, – волшебник с грохотом столкнул опустевший, но не намного полегчавший сундук на пол и вынул щепочку из дужки запора, куда обычно навешивают замок, нижнего сундука.
– Постой! – прошипел Иван. – Это ты так сундуком по полу грохнул, или мне показалось?
Агафон замер, как был, согнувшись над крышкой.
– Что?
– Что-то стукнуло. На улице, вроде.
– Что?!..
Волшебник бросился к окну и окаменел.
Даже через пыльное, занавешенное паутиной стекло было видно, как отряд из полутора с лишним десятков человек, одетых в черную форму с черным матовым панцирем, на груди которого светлело нечто, похожее на череп и кости, вышел из леса. Они медленно, настороженно оглядываясь по сторонам держа шестоперы