Введенский подозревал, что отток российских капиталов за рубеж был связан именно с этим. Олигархи — они ведь такие же люди, как и все. Они тоже наивно надеются, что умные заграничные менеджеры смогут заставить наворованные деньги работать. У самих-то получается только воровать, управлять капиталами и делать выгодные вложения мы пока не научились.
Отсюда и постоянный треп в газетах, что Россия — «зона рискованного бизнеса». Только вот что странно: крупнейшие западные корпорации (в первую очередь — пищевые и автомобильные) почему-то рисковать не боятся, строят здесь свои заводы и фабрики и заставляют их работать. А у наших — не получается. Может, дело в неумении? Почему «Форд» и «Макдональдс» приносят колоссальные прибыли, а у наших все из рук валится?
Введенский давно заметил: у российских олигархов крайне растерянные лица. Они словно постоянно мучаются двумя вопросами и никак не могут на них ответить: как мне все это досталось и что с этим делать дальше? Разумеется, государственные структуры (например, та, к которой принадлежал Введенский), видя замешательство отечественных нуворишей, сжалились и пришли на помощь.
На коленях у Игоря Леонидовича лежала папка, в которой ясно излагалось, как все это досталось господину Зорину. Ну, а что с этим делать дальше… В общем, тоже понять нетрудно — в стране полно голодных пенсионеров и бюджетников, влачащих жалкое существование на нищенскую зарплату.
Но, при всей своей утробной ненависти к клану высокопоставленных воров, сумевших ухватить толстый кусок пирога, Введенский всегда выделял Александра Белова из этой массы похожих друг на друга, как близнецы-братья в арестантских робах, людей. Он-то как раз сильно отличался от прочих.
Генерал лучше, чем кто бы то ни было, знал, с чего начинал Белов и к чему он пришел в результате. Да, Саша пользовался сомнительными методами; но это было тогда, когда других методов просто не существовало. Так стоило ли его за это винить?
Введенский также знал и другое: в Белове всегда присутствовал некий внутренний стержень, позволявший ему оставаться неизменным, что бы ни случилось и сколько бы денег ни лежало на его личном счете. Александр-то как раз знал, какой ценой заработано его состояние и на что его следует употребить. Но самое главное — он не был поражен вирусом оголтелого противостояния государству. Он признавал существующие правила игры и хорошо видел грань, которую переступать ни в коем случае нельзя. Наверное, поэтому и Батин ему симпатизировал.
У Введенского было хорошее настроение; он чувствовал, что его миссия окажется удачной. Но для этого нужно было хорошенько проанализировать план предстоящих действий. Компромат на Зорина — инструмент давления, не более того. В первую очередь, нужно было снять дикое обвинение, висевшее на Белове.
Из разговора с Лайзой генерал понял, что Сашу обвиняют в убийстве. Неопровержимые улики налицо, но именно поэтому ситуация выглядела такой абсурдной. Ключевым звеном был нож с отпечатками пальцев Белова — орудие убийства, найденное на месте преступления. Разумеется, подстава была слишком уж примитивной, но зато — неотразимой. Вот отсюда и следовало начать — разобраться, как нож, хранившийся в особняке, попал в руки убийцы; мысль о том, что убийцей является Белов, генерал отмел сразу, как несусветную чушь.
Он также исключил из списка подозреваемых Лайзу, хотя на это решение Введенскому потребовалось некоторое время; по собственному опыту генерал знал, что мотивы преступления могут быть весьма запутанными и, на первый взгляд, абсолютно невозможными.
И все-таки… Введенский сбросил Лайзу со счетов, оставив в качестве вероятных пособников Зорина Витька, Ватсона, Лукина и Любочку.
«Один из этой четверки», — решил Игорь Леонидович и откинулся на спинку кресла. Впереди были еще четыре с небольшим часа полета, и генерал хотел немного поспать, чтобы как-то смягчить разницу во времени; все-таки улетал он из Москвы ранним вечером, а прилетит на Камчатку — ровно в полдень. Было бы нелепо сразу заваливаться в гостиницу и храпеть — в то время, как его ожидают важные дела.
Введенский убрал папку под спину, положил голову на подголовник и через две минуты уже спал. Он умел моментально отключаться — привычка, выработанная за долгие годы службы.
Таежную тишину, царившую за стеной и нарушаемую только потрескиванием горящего хвороста, разорвали гулкие выстрелы помповых ружей и длинные автоматные очереди.