— Тебя зовет командир, — сказала темнота голосом русского прислужника Затычки.
— Меня? — ответил с другой стороны костра Ибрагим Абдула.
— Нет.
— А кто ж тебя прислал, евнух?
— Я не евнух. Веры вашей не принимал.
— Так ты христианин?
— Иди. Тебя командир зовёт, — слуга Затычки положил руку на плечо Шурали, но Ибрагима Абдулу всё ещё одолевал боевой азарт.
— Так ты не обрезан? Или обрезан слишком коротко?
Шурали не хотелось продолжения схватки, и он потянул русского прислужника Затычки за рукав:
— Пойдем. Он устал и обозлён. Мы потеряли слишком много товарищей.
В арафатке и тёмных очках гаремный служитель нравился ему больше. Но сейчас слуга Затычки смотрел на него прозрачными русскими глазами. Продолговатое и курносое его лицо ровным счётом ничего не выражало. Выгоревший светлый пух на голове при свете костра казался кроваво-красным. Шурали пугали такие вот бритые лица. Невольно вспомнились лица убитых разрывной гранатой «норвежцев». Гладкие и безволосые, они лоснились от пота. Конопатые, огромные руки того, кто звался Олсеном, показались Шурали слишком тяжелы. Они постоянно распадались на стороны, словно мертвец желал заключить его в объятия. Совсем недавно, после окончания боя в промзоне, они с Ибрагимом Абдулой спрятали тела двоих товарищей в пыльных кустах на краю пустыря. В одной из колючих ветвей привязали окровавленную тряпку. Спасатели ООН заметят её, найдут трупы и поступят с ними по-людски. Но они с Ибрагимом Абдулой не люди. Нет, не люди.
Под потолком неровно горела электрическая лампочка. Труба водопровода пока давала достаточно воды и канадцы, те самые, которых Ибрагим Абдула называл «хохлами», уже скребли бритвами подбородки. В тёмных закутках соседних залов копошилась мирная жизнь — солдаты отдыхали. Слышалось тихое пение, храп, стук ложек. Светились дисплеи гаджетов. Слуга Затычки вел его из одной подвальной комнаты в другую и в каждой горел свет. Да, на этот раз им повезло с жилищем. Может быть, командир решит задержаться здесь на несколько дней? Электричество — щедрейший из даров Всевышнего, да будет он всем миром прославляем! Шурали споткнулся о кинутый по полу силовой провод. Свет заморгал и погас. В темноте кто-то проклял его на непонятном языке, но Шурали не стал останавливаться, потому что они уже ступили на порог командирской опочивальни. Обе женщины Затычки — и сирийка, и иудейка — тоже были здесь. Обе, покрытые большими пестрыми платками, пристроились на матрасе в углу. Одна из них возилась с крошечной электроплиткой. Она шуровала ложкой в кастрюльке и не подняла головы, когда Шурали вошел. Другая — черноглазая дочь племени иудеев — бесстрастно кивнув ему, и сняла с предохранителя лежащий на коленях автомат. Сам Затычка вместе с Фархатом расположились посредине комнаты на слегка оплавленных и почерневших, но вполне устойчивых пластмассовых стульях с подлокотниками. Фархат сосредоточенно водил пальцем по панели кейборда. В голубоватом свете монитора сухое его лицо казалось совсем бледным. Тучное тело Затычки едва вмещалось между подлокотниками. Командир кривился, испытывая явное неудобство. Слуга указал Шурали его место в углу, где были свалены туго набитые пластиковые мешки — имущество командирских наложниц. Шурали послушно расположился на кипе тряпья.
— Меня терзают сомнения, Фархат! — в своей обычной угрюмой манере проговорил Затычка. — Я хочу знать, как всё произошло на самом деле.
— Четвертый праведный Халиф — Али ибн Абу-Талиб, да будет доволен им Аллах, сказал: жаждущий знаний подобен воину в Священной войне во имя Аллаха.
Шурали исподволь посматривал на насупленное лицо Затычки. Борода его шевелилась — нехороший признак.
— Вот и пришел к нам многоученый и отважный человек. Он дарует нам необходимые знания во имя Аллаха и Пророка его, — голос Фархата утих.
Все — и обе наложницы, и сам велеречивый — многозначительно уставились на Шурали. Только Затычка смотрел на экран гаджета, который к тому времени уже «уснул».
— Что ты видел, Шурали? — спросил командир после паузы.
— Не видел ничего, почтеннейший. «Норвежцы» налили соляры в выхлопную трубу. Всё заволокло белым дымом.