– А то он меня по полгода не видит, – объяснила женщина.
Ефим с удовольствием отщелкал еще несколько кадров.
– А может, – вдруг осенило его, – если вы так редко встречаетесь, эротическое что-нибудь снять?
– А можно? – засмущалась Маша.
– Легко! – поклялся Береславский. – Снимай купальник.
Фотосессия длилась еще не менее получаса и была на редкость плодотворной: в кармашке кофра ожидали проявления уже четыре катушки.
– Может, эти, последние, лучше мужу не посылать? – вдруг спросила Маша, ласково обнимая Ефима теплыми мягкими руками.
– Да, лучше, наверное, не посылать, – ответил слегка запыхавшийся Ефим, – Точно лучше не посылать, – окончательно решил он, вдруг почувствовав укол некстати проснувшейся совести. Не из-за неведомого Машиного мужа, конечно. А из-за конкретной жены Натальи, которую и в самом деле любил.
Береславский даже расстроился: и почему все приятное – обязательно не вполне законное? Кроме того, он еще побаивался грохнуться с чрезмерно узкой морской койки.
Ну а в остальном его жизнь в данный момент времени была просто восхитительной…
6. Двадцать восемь лет два месяца и шесть дней до отхода теплохода «Океанская звезда»
Сиреневый бульвар, Москва
Хорошо в конце мая побалдеть на Сиреневом бульваре! Учеба – позади, экзамены еще не завтра. Да и бульвар назван так не зря: белые, синие, фиолетовые гроздья распустившейся сирени распространяют повсюду резкий волнующий запах. Он и на взрослых действует мощно, будя самые сокровенные воспоминания. Что же говорить о лицах препубертатного возраста?
На зеленой скамейке сидели два как раз таких лица: уже и пацанами не назовешь, и юношами еще рано.
Один, плотный и какой-то уравновешенный, сидел как все нормальные люди, то есть задницей на зеленом деревянном сиденье. Второй угнездился непосредственно на спинке скамейки, легко и естественно удерживая равновесие зацепленными за планку пальцами ног. Прямая спина и высоко поднятая голова делали его похожим на соколенка.
– Я тебя не понимаю, Блоха, – говорил плотный. – С твоими отметками тебя не то что в наш девятый – тебя в «три четверки» возьмут! Третье место на московской олимпиаде! Совсем ты сдурел, Сашка!
Однако его приятель Александр Болховитинов, очень любивший математику и подававший в этом плане немалые надежды, вовсе не стремился в физико-математическую школу номер 444, одну из лучших не только в их районе, но и во всей стране.
– В «три четверки» пусть Вилька ходит, – задумчиво ответил он. – Каждому свое. А мне хочется простора.
– Мама-то как будет переживать! – как-то по-бабьи заохал первый. – Ее бы пожалел.
– Мою маму жалеть не надо, – с затаенной гордостью произнес Сашка. – Она того не заслуживает. – Сашкина мама была завучем их школы, но любая собака в микрорайоне знала, что своему единственному сыну эта веселая и независимая женщина в школьных делах никогда и ни в чем – помимо официальных отношений – не содействовала. У нее были свои – давно уже не модные – представления о принципиальности, которые, кстати, полностью совпадали с жизненными принципами не по годам самостоятельного сына.
Папы в этой неполной, из двух человек, семье, занимавшей большую комнату в четырехкомнатной коммуналке, не имелось – он погиб в какой-то морской научной экспедиции: Сашка был еще совсем крохотным. Но Светлану Васильевну порой в дрожь бросало, когда она доставала старые фото: настолько похожи были старший и младший Болховитиновы. Не только статью, мускулистыми, развитыми спортом телами, цветом волос или разрезом глаз. В Сашке уже сегодня просвечивало то, чем в свое время Сашкин отец пленил его маму – какое-то гордое благородство, «необщее выражение лица», столь непопулярное – и порой даже опасное – в стране, полвека культивирующей коллективизм.
В отличие от друга у Кольки Агуреева – по-дворовому Огурца – отец был, и Колька с ужасом думал о ситуации, когда его семья вдруг осталась бы без бати. Колькин батя был по-настоящему ответственным человеком. Сам приехал из нищей – да что там нищей, голодной! – рязанской деревни, сам зацепился сначала за ПТУ, потом за свой прокопченный цех на старом московском заводе.
(«Как ты выбирал профессию?» – спросил его классе в пятом сынок: ему задали сочинение на соответствующую тему. «По наличию койко-места», – не задумываясь ответил папа. А потом сам же помог недоумевающему сыну написать, что его папу с детства необычайно тянуло к обработке черных и цветных металлов методом точения.)