Овчарка потянула из подземелья наружу. Проводник и Фомин поспевали за ней вприбежку. Володе тоже пришлось поторопиться.
Во дворе что-то переменилось. Пенсионеры на крылечках вытянули шеи и смотрели в одну сторону. Но не на милиционеров с овчаркой. Через двор полусонной походкой брел Васька Петухов. Нашел время наконец проснуться и выбраться на свежий воздух.
«Просто дурила!»— вспомнились Володе рассудительные слова Жени Анкудинова.
Васька, ничего не подозревая, двигался навстречу овчарке, охваченной азартом поиска. Все ближе они сходились, ближе… Пронесся общий вздох— сейчас овчарка хватанет вора за штаны! Но собака, почти налетев на Ваську, даже не оторвала сопящего черного носа от земли. Натягивая поводок, овчарка потащила проводника дальше, через монастырский сад, к лазу в крепостной стене. Громкий выдох разочарования раздался во дворе.
— Дворняга! — полетело вслед розыскной собаке. — Бобик!
Володя прошел садом, нырнул в лаз. Овчарка металась внизу, у воды. Значит, тот, кто спрятал фотоаппараты, приплыл на лодке, поднялся по тропе, побывал в подземелье и тем же путем вернулся обратно.
Сверху Володя видел, как тщательно обыскивают берег Фомин и проводник с собакой. Надеются, что вор оставил хоть какую-нибудь улику — отпечаток ботинка, клок от штанов. Поиски не дали результатов. Фомин и проводник стали подниматься вверх к лазу. Володя быстро пошел обратно через сад.
Пенсионеры занимали свои прежние позиции. Васька сидел посреди двора на каменном корыте, оставшемся от бывшего монастырского колодца.
Из сада вышли проводник с овчаркой и Фомин. У всех троих был крайне деловой, решительный вид.
— Можно тебя на минутку? — окликнул Володя Фомина.
— Что вам нужно? — Фомин остановился, упер в Володю профессиональный
проницательный взгляд.
— Мне? — спросил Володя с высоты своего скромного величия. — Мне ничего не нужно!
— Тогда до свиданья!
— Погоди! — взмолился Володя. — Я дам тебе хороший совет! По дороге отсюда, на Пушкинской, остановись, пожалуйста, напротив телеателье, и пусть Жора Суслин увидит, что с тобой служебная собака. И что собака сидит, положив свою благородную, умную морду на коробки с фотоаппаратами. Я думаю, что этого будет достаточно. Собака может не входить в телеателье. Иди один. Жора сам во всем признается.Можешь быть спокоен.
— Я и так спокоен!— в сердцах ответил Фомин.— Но ты мне надоел хуже горькой редьки! — Он залез в кабину и высунулся в окошко: — Глаза бы мои тебя не видели!
Проводник с собакой забрались в кузов, и «газик» укатил.
Володя оглядел подворье. Пенсионеры исчезли, Васька по-прежнему сидел на каменном корыте. Володя направился к нему, уселся рядом:
— Брат еще спит?
— Спит, — хрипло ответил Васька. — А я вот встал, курить охота. У вас не найдется?
— Я не курю.
Васька сразу же потерял всякий интерес к Володе.
— Слушай,— Володя решил взять быка за рога,— ты ведь знал, что фотоаппараты украл Суслин.
— Ну! — Васька лениво сплюнул. — Знал. А что?
— Да то, что ты даже видел своими глазами, как он их вынес из фотолаборатории.
— Видел, не видел…— Васька с хрустом потянулся. — Вам-то зачем?
— Суслин их спрятал на винтовой лестнице. Правильно?
— Ну, правильно!— В Васькином ответе прозвучала некоторая заинтересованность.
— А ты откуда видел?
— Сверху,— сообщил Васька.
— Ты заранее забрался на третий этаж, чтобы попасть без билета в зал. Так?
Васька только хмыкнул.
— Почему ты не сообщил, кто вор?
— А кому?
— Кому полагается.
— Еще чего!— На Васькиной физиономии появилась презрительная ухмылка.— Еще чего захотели!
Через двор бежал Женя Анкудинов, размахивая только что отпечатанным снимком.
— Передатчик «Черному пирату» он делал? — быстро спросил Володя.
— Он!— Васька хохотнул.— А вы и поверили? Я делал. Сам!— И пошел вразвалочку к воротам.
Подбежавший Женя Анкудинов положил влажную фотографию на край каменного корыта:
— Все-таки успел! Посмотрите!
— Прекрасный четкий снимок! — лицемерно похвалил Володя.
Фотография ему совершенно не понравилась. По правде сказать, она была отвратительна!
На красочном глянцевом снимке перед раскрытым этюдником, напыжась, позировал самодовольный, самовлюбленный, самонадеянный примитивист!
«Неужели это и есть главная идея моей физиономии?» — ужаснулся Володя.
IX
Наконец-то наступил финал детектива, и Володя мог поведать сгорающим от любопытства слушателям, как ему удалось изобличить преступника…
Володя снял с летней плиты кастрюлю с молодой картошкой, потыкал вилкой — готова! — наклонил кастрюлю и стал сливать воду, отворачиваясь от щекочущего пара. Затем Володя поставил кастрюлю ненадолго на огонь, чтобы картошка обсохла. Сполоснул из кружки пучок укропа — тоже со своего огорода, — нарезал, посыпал укропом картошку и потащил кастрюлю в палисадник.
В кустах сирени за пятигранным столом сидели гости — Валентина Петровна и Фомин, догадавшиеся купить по дороге банку сметаны. Молодую картошку в Путятине предпочитают есть со сметаной. Недурно и с простоквашей, особенно если она густая и шлепается в тарелку пластами. Володя это прекрасно знал, однако последние деньги он истратил на торт, шедевр путятинской городской пекарни, изукрашенный пузатыми розами из крема непонятного цвета. С этим дизайном Володин тонкий вкус смирился после долгой, жестокой борьбы. Но без торта сегодня нельзя. Такой день!
— Наваливайтесь! — Володя водрузил кастрюлю на стол.
Валя заглянула под крышку и ужаснулась:
— Куда нам столько!
— Съедим!— Фомин с наслаждением потянул ртом картофельный пар. — На свежем воздухе, в приятной компании, за дружеской беседой… Съедим!
— Давай накормим Кольку, чтобы от сытости он заплакал, как крокодил! — предложил Володя Валентине Петровне, изображая ее перед Фоминым своей соучастницей.
— Крокодилы плачут от сытости? — невинно спросил Фомин. — Вот не знал! А что еще умеют крокодилы?
— Об аллигаторах, кайманах, гангских гавиалах, достигающих в длину более шести метров, побеседуем как-нибудь потом! — заявил Володя, накладывая Вале полную тарелку картошки. — Сегодня у нас другая тема.
— Менее интересная. — Фомин с аппетитом принялся за картошку.
Когда кастрюля наполовину опустела, Валентина Петровна категорически потребовала, чтобы ей рассказали— все по порядку, — как удалось изобличить вора.
— Пускай он рассказывает!— Фомин уничтожающе поглядел на Володю.— Это его последнее «частное» расследование. Если он еще раз полезет не в свое дело, он будет привлечен к уголовной ответственности. Статья сто девяносто четвертая: самовольное присвоение власти.
— При чем тут присвоение власти!— запротестовал Володя.— Я читал уголовный кодекс. Никакого присвоения власти не вижу. Если бы я допрашивал, нажимал, угрожал или, скажем, появился в милицейской форме… Ничего подобного. Я просто мыслил! Это никому не запрещается! Но не каждый умеет!
— Ну, ты от скромности не умрешь, — сказала Володе его неверная союзница.
— Ребята!— взмолился Володя.— Ну дайте мне хоть немного покрасоваться! Ты, Фома, сегодня герой в глазах твоего начальства. Будь великодушен, дай мне побыть героем в узком кругу. Что тебе, жалко?
— Ладно уж! — отступил Фомин. — Геройствуй!
— Володенька, давай, не тяни…— подольстилась Валентина Петровна.
И Володя с важностью начал:
— Итак, Шерлок Холмс раскурил свою трубку и задумчиво сказал… Он сказал, ребята, что после одного необыкновенного случая, с которым его свела жизнь, ему приходилось частенько размышлять над тем, что же такое провинциальность. Фома знает случай, о котором я говорю, — пояснил Володя Валентине Петровне.
— Ты уж очень издалека заехал, — проворчал Фомин.
— Так надо!— Володя тонко улыбнулся.— Кража четырех фотоаппаратов— не совсем обыкновенная кража. Суслину нравится Вера Каразеева, и он решил напакостить старшему Петухову. С этой целью он крадет фотоаппараты и подбрасывает сопернику.