Ночью Макс снова проснулся от шороха. Включив ночник и приподнявшись над подушкой, он увидел смутную фигуру в шлафроке, нерешительно топчущуюся у двери.
— Иоганна, ты? — с безмерным удивлением спросил он.
— Это всего лишь я, — выпрямилась во весь рост Катрин. — Спасаюсь все от того же Адольфа.
— Я сейчас что-нибудь придумаю, — сказал Максим, выключил свет, накинул шлафрок и снова включил ночник. — Вам я предлагаю свою постель, а сам прилягу на диване.
— Вы хотите меня оскорбить? — засверкала глазами Катрин. — Я вроде бы ясно дала понять, что Вы мне симпатичны!
— Ах я дубина! — резко сменил поведение Макс: подошел к девушке, взял ее руки, бегло поцеловал на них пальчики, потом запястья, заулыбался ей в лицо и нежно стал осыпать его поцелуями. Потом обнял за талию и мягко повлек к кровати, говоря:
— Я дурак, я полный дурак! Вы такая прекрасная, такая чуткая, добрая пришли меня утешить, а я оказался дураком! Но я исправлюсь, я обязательно исправлюсь и начну прямо сейчас. Вот спросите меня: кто на свете всех милее, всех умнее и величавее?
— Неужели я? — улыбнулась Катрин.
— Да, тысячу раз да! Я увидел это сегодня в конце нашего танца и поразился, как Вы великолепны, баронесса Ауэршперг. Судьба раздает свои дары вслепую, наделяя одних богатством и властью, а других низвергая с Олимпа, но аристократическую породу не спрятать. И я трепещу перед Вами и спрашиваю: Вы согласитесь сейчас взять в объятья обычного шляхтича?
— Не такой Вы и обычный, как говорят. Но к черту эти разбирательства! Поднимите меня на руки! Теперь поносите по комнате… Ах, какое прекрасное, забытое чувство! А теперь бросьте меня в постель и приступайте к своему любимому мужскому делу!
Глава двадцать пятая. Катастрофа
Назавтра состоялись мотогонки, в которых Коловрат оказался победителем в своем классе мотоциклов. Вся компания кинулась его поздравлять, потом в Гайоне было разыскано кафе, где совместно была распита бутылка шампанского. Но потом вместо совместного возвращения в Париж произошло разделение: Макс действительно поехал и повез Иоганну, Катрин и Адольфа, а Саша и Агата остались для секретного дела. Узнав об этом, Адольф и Катрин помялись (они же все-таки были в роли опекунов при сестрах), но с Агатой спорить им не хотелось и потому они промолчали. Катрин к тому же рассчитывала, быть может, на уединение со своим неожиданным возлюбленным, но Иоганна ей планы поломала, настояв на совместном осмотре Лувра и Тюильри. К вечеру же прикатили страшно довольные Саша и Агата (она шепнула Максу, что сама научилась летать на параплане, хоть и невысоко!) и все пошли в ресторан, где еще вволю потанцевали среди обычной аристократической публики.
Ночь Макс рассчитывал провести в одиночестве: Агата, судя по всему, должна была тетешкать Сашу, а Катрин была предупреждена Максом о возможном приходе к нему Агаты. Не тут-то было: Катрин разузнала обстановку досконально и появилась в десять часов с сообщением, что «княжна точно сюда не придет».
— Где же она? — спросил Макс, кося под дурачка.
— Это неважно, — был ответ. — Важно лишь то, что мы снова здесь одни. Твой пыл вчера был чудесен! Куда же он пропал сегодня? Хочешь, я его поищу?
Утром все отсыпались, кроме раздосадованной Иоганны и хмурого Адольфа. Ко второму завтраку компания собралась, и тут Саша объявил, что «всем пора узнать, чем мы вчера с Агатой занимались». Иоганна залилась румянцем, Адольф посмурнел, а Катрин побледнела.
— По-моему, вы летали на параплане, — сказал, ухмыляясь, Макс.
— Параплан? — вытаращил глаза Адольф. — Что еще за смертоубийственное изобретение?
— Поедемте с нами в Гайон, — предложил Коловрат, — там все и увидите.
Погода была хмуроватая, но ветер ровный, умеренный. Когда Саша и Макс достали из багажников рюкзаки, а из них вороха шелковых тканей, развернули их на земле, нацепили на комбинезоны обвязки и потянув за стропы, подняли полотнища парапланов над собой (с трудом сдерживая тягу в небо), все непосвященные ахнули. Агата подошла к парапланеристам и затянула ремешки шлемов под их подбородками. После чего сказала: «Пошел!» и они взмыли в воздух. Иоганна и Катрин закричали, Адольф же что-то пробурчал, сжав крепко челюсти. Полетав минут десять, оба летчика приложили максимум усилий, чтобы вернуться на землю и сделать это на площадке взлета. Более тяжелому Саше это удалось, а Макса оттащило все-таки в сторону. К нему примчалась Агата, упала под купол и всего исцеловала, приговаривая: — Каюсь, каюсь, каюсь! Прими меня сегодня, ладно?