— Мне кажется, — сказала с сомнением Люксенбург, — что это вовсе не ясновидение, а просто Вы пересказали нам Ваш очередной фантастический роман!
— Я видел Вас, фрау, в одном из своих снов, — брякнул Макс. — Рядом с мужчиной по фамилии Либкнехт.
— Что же мы делали с этим мужчиной? — совсем иронически спросила Роза.
— Вас рядом убивали, — упавшим голосом сказал дурак. — Боевики из отрядов помощи полиции.
После этих слов за столиком наступила тишина — очень напряженная, ненужная.
Попутчики вышли в Штутгарте, который, к счастью, случился через час после памятного разговора в ресторане. Этот час Макс то выходил в туалет, то возвращался в ресторан за бутылкой воды, то просто торчал в коридоре вагона. Ему было ужасно неловко перед Розой и Константином. Те тоже замкнулись и попыток заговорить не делали. Все же на выходе из купе Роза спросила:
— Куда Вам можно написать?
— В Юнгбунцлау Вацлаву Клементу, моему квартиросъемщику. Или в Бургтеатр, директору Паулю Шлентеру для Максима Городецки.
Глава двадцать девятая. О, театр!
Через пару дней Городецкий вошел под своды венского Бургтеатра, где была назначена генеральная репетиция «Случайной любовницы». Элизабет, вдохновленная после ночи любви и выспавшаяся утром, хотела пойти с ним, но Максим ее отговорил: репетиция хоть и генеральная, но первая (предварительная), актеры и актрисы будут, вероятно, играть без костюмов, да и ляпов случится предостаточно — для чего ей такое счастье: торчать в театре часов пять и слушать пикировку режиссера, актеров и драматурга?
Однако он ошибся: актеры являлись по ходу пьесы в «костюмах» и гриме, не путались в тексте (хотя его в пьесе было много) и работали профессионально (а герой и героиня даже с неподдельным пылом). Все сцены проходили в искусно сделанных декорациях, изобретательно освещались, и кроме того, периодически сопровождались музыкой (то тревожной, то бравурной, то нежной) — хотя у Городецкого была предусмотрена лишь одна сцена в концертном зале. «Это они, видимо, после успеха Пер Гюнта вдохновились и стали „озвучивать“ драмы», — подумал довольно Максим. В целом он решил, что спектакль получился, хотя к некоторым исполнителям у него и возникло неприятие.
О своем впечатлении он сказал режиссеру (вдохновенному невысокому еврею средних лет с пышной шевелюрой вокруг лысой макушки), когда тот обратился к нему по завершении прогона:
— Я доволен Вашей постановкой и особенно некоторыми Вашими нововведениями: музыкальным сопровождением, изображением сцены борьбы внутренних голосов Чарльза путем его освещения то слева, то справа, искусным выпадением горящего полена из камина, приведшим к совокуплению Сары с Чарльзом… Вот только я усилил бы эротизм этой сцены: у Вас зрители видят кровать и целующиеся головы на ней. Я бы положил на нее только Чарльза, причем спиной, а Саре лучше было бы его оседлать лицом к зрителям и в нужный момент заломить руки над головой, полуобнажая грудь. Это был бы кульминационный момент спектакля и самый незабываемый!
— Это вульгарно, да и цензура может не пропустить, — стал отнекиваться режиссер, но Макс увидел, что предложение его зацепило.
— Примените этот прием на премьере, а там поймете, принимают его зрители или нет…
— Ладно, на следующей репетиции попробуем, следя за реакцией директора — он у нас слывет «барометром» зрительских пристрастий, да и о цензуре позаботится. Вижу, что Вы имеете еще что-то сказать…
— Мне кажется, что Эрнестина холодновата для этой роли. Я писал ее натурой страстной, а тут получилась ни рыба, ни мясо.
Режиссер цепко глянул на драматурга и горьковато усмехнулся:
— Актриса, ее играющая, является креатурой директора, а попросту говоря любовницей. Сначала она претендовала на роль Сары, но я упросил Шлентера этого не делать — совсем бы сгубили спектакль. Что еще?
— Саре надо бы в финале сменить не только платье, но и прическу. Я знаю одну, очень современную, — называется «сэссун». У вас в театре наверняка искусный парикмахер: сведите меня и Сару с ним, может я сумею объяснить, как она делается.
— Но после этого ей ведь уже не вернуть прежнюю прическу?
— Уберем волосы под капор, а в постельной сцене накинем ей длинноволосый парик.
— Это, пожалуй, можно. А то мне и самому не вполне нравится, как она выглядит в финале…