— Любимая внучка султана? Поразительно, молодой человек, поразительно! Но контакты бывают разные, в том числе просто визуальные…
— Мы подружились и договорились встречаться. Начать предполагаем завтра.
— Пер Бакко, это чудо из чудес! Что Вы для этого сделали?
— Заинтересовал, рассмешил и поразил.
— Ну да, это же классический съем молодой легковерной девушки. Надеюсь, эротических мыслей у Вас в направлении принцессы не появилось?
— У меня нет, но за Фатьму не ручаюсь. Девушкам нужна атмосфера влюбленности, они ей питаются.
— Это да. Но нам пора идти за стол, а то Джорджина меня заклюет перед сном. Наговоримся после ужина.
В столовой вокруг стола плавно сновали две женщины лет за сорок: служанка и госпожа — одна полная, другая статная. Завидев мужчин, служанка передвинулась в торец стола, к закрытой фаянсовой кастрюле, а госпожа еще более выпрямилась, секунд в пять рассмотрела гостя и переместила глаза на мужа, сменив их выражение с изучающего на требовательное.
— Герр Городецки, — чопорно произнес хозяин по-немецки, — позвольте представить мою жену, Джорджину, урожденную Рид Кроу, дочь английского дипломата.
Фрау Паллавичини слегка кивнула, как бы подтверждая вышесказанное и вновь посмотрела на гостя — уже с выжидательным выражением лица. Макс вздохнул (внутри себя) и тоже представился:
— Максим Городецкий, житель Галиции. Я сын трех господ: один меня породил, другой усыновил, третий воспитал. В Вене я известен как начинающий драматург.
— Я читала об успехе Вашей пьесы, — вновь кивнула Джорджина. — Только я думала, что к нам придет какой-то другой Городецкий, дипломат.
— Меня убедили, что в новом веке дипломатия станет изощреннее, причем на первой стадии переговоров более убедительным может оказаться любой разумный человек, добившийся известности. Для подтверждения этого тезиса на переговоры с султаном был отправлен я.
— Вы хотите вести переговоры с Абдул Хамидом непосредственно? — встревожился посол.
— Вероятно, придется, — кивнул уже Максим, — но не переговоры, а разговоры. О том, о сем, а там и до судеб мира доберемся…
— Об этом эрцгерцог мне не писал…
— Не волнуйтесь, Ваша светлость, мы будем с Вами действовать в плотной связке.
— Януш, — воззвала к мужу жена. — На подобные темы Вы будете разговаривать после ужина, а сейчас прошу к столу. Разливайте суп, Гретхен.
В отличие от ужинов в других домах в семье дипломатов разговоры не прерывались даже за супом. Джорджина, аккуратно поглощая в меру горячую жидкость, задавала и задавала вопросы гостю (в основном, о его светских знакомых), а он, отвечая на автомате, стремился манипулировать ложкой не менее искусно, чем хозяйка. Вдруг она задала иной вопрос:
— Как странно Вы держите тарелку? Разве это удобнее — наклонять ее от себя?
— Конечно, — с апломбом сказал Макс (с детства применявший сию московскую методу). — В этом случае капли с ложки падают на опустошенный край тарелки, а не на мою грудь.
— Ловко, — признала хозяйка. — Впрочем, капли с моей ложки почему-то никуда не падают.
— Вы — женщина, — завистливо вздохнул Макс. — Нам вашу аккуратность очень трудно освоить.
— Януш освоил, — хмыкнула довольно Джорджина.
— Чего мне это стоило, — бормотнул в усы Иоганн.
Вторым блюдом оказалось рыбное: Гретхен подняла крышку с фарфорового блюда, на котором лежали три запеченые красноватые рыбинки длиной сантиметров по 30, облитые каким-то соусом и обложенные овощным гарниром.
— Выбирайте, Максим, — предложила Джорджина. — Это знаменитые «султанки», которых по нашей просьбе прислали из дворца Йылдыз, резиденции Абдул-Хамида. По латыни они называются Муллус барбатус понтикус. Вкуснее рыб я не пробовала — особенно вот в таком виде: запеченые в белом вине! Недаром весь улов этих редких рыб идет на султанскую кухню!
Макс выбрал, конечно, ту, что менее казиста — хотя удалось ему это с трудом.
— Я сглупила, — признала Джорджина. — Надо было выбрать мне самой и разложить по тарелкам. Ладно, раз уж Вы нацелились на беседы с султаном, то он может угостить Вас и 50-сантиметровой султанкой. Но берегитесь: в гневе Абдул Хамид безудержен и легко может лишить Вас головы — хоть и не собственноручно.
— У него на обеде или ужине не будет к рыбе этого прекрасного токайского вина, — посокрушался Макс. — Или запрет на вина в султанском дворце отменен?
— Что Вы, Максим, — усмехнулся Паллавичини. — Наш Абдул позиционирует себя не только султаном, но и халифом, то есть духовным «отцом» всех мусульман и потому строго блюдет законы шариата. Так что вина мы пьем только на приемах в европейских посольствах — или дома, конечно.