И только Эркюль Пуаро, деликатно настаивал мистер Джесмонд, был способен это сделать.
— Может быть, может быть, — допустил Пуаро, — но вы так мало мне сообщили. Предположения, подозрения — этого недостаточно, чтобы начать действовать.
— Ну что вы, мсье Пуаро, я убеждён, что это не превышает ваших возможностей.
— Мне не всегда сопутствовала удача.
Но скромность Эркюля Пуаро была напускной. Его тон ясно свидетельствовал о том, что «взяться» за какое-нибудь дело и «добиться успеха» были почти синонимами в его словаре.
— Его высочество ещё очень молод, — сказал мистер Джесмонд. — Было бы грустно, если бы простое юношеское легкомыслие омрачило всю его последующую жизнь.
Пуаро доброжелательно взглянул на молодого человека, который казался чрезвычайно расстроенным.
— Молодость — это время безумств, — сказал он ободряюще. — Для обыкновенных молодых людей всё значительно проще. Добрый папа оплачивает счета; адвокат семьи помогает уладить все затруднения; сам молодой человек извлекает полезный урок из своего опыта, и всё кончается благополучно. В вашем положении это действительно сложно. Приближающаяся женитьба…
— В том-то и дело. Это именно так, — молодой человек, наконец, заговорил, и слова полились потоком: — Видите ли, это очень, очень серьёзная девушка. И к жизни она относится тоже в высшей степени серьёзно. В Кембридже она усвоила новые идеи. В моей стране должно быть образование, школы и тому подобные вещи. Всё это во имя прогресса, во имя демократии. Люди больше не будут, говорит она, жить, как во времена моего отца. Она знает, конечно, что в Лондоне я буду развлекаться, но скандала быть не должно. Вот что по-настоящему важно: чтобы не было скандала. Этот рубин — очень, очень знаменитый камень. За ним тянется долгий след, многовековая история. Кровопролития, убийства!..
— Убийства, — задумчиво произнёс Пуаро. Он посмотрел на мистера Джесмонда. — Надо надеяться, что до этого не дойдёт.
Мистер Джесмонд издал странный звук, слегка напоминающий кудахтанье курицы, которая собралась было снести яйцо, но потом раздумала.
— Нет, нет, что вы! — воскликнул он, поджимая губы. — Я уверен, что ни о чём подобном не может быть и речи.
— И всё же полной уверенности в данном случае быть не может, — возразил Пуаро. — У кого бы ни находился рубин в настоящий момент, не исключено, что на него найдутся и другие охотники, и они ни перед чем не остановятся, поверьте.
— Не думаю, однако, что нам следует заниматься подобными предположениями. Это совершенно бесцельно, — сказал мистер Джесмонд ещё более сдержанно.
— А я, — сказал Эркюль Пуаро, и иностранный акцент в его речи стал вдруг более заметен, — что касается меня, то я, по примеру политиков, принимаю во внимание все возможности.
Мистер Джесмонд бросил на него нерешительный взгляд. Наконец, он спросил:
— Так как же, мсье Пуаро, вы согласны? Поедете вы в Кингс Лейси?
— А как я объясню там свой приезд? — спросил в свою очередь Пуаро.
Мистер Джесмонд уверенно улыбнулся.
— Ну, это очень легко уладить, — заявил он. — Не сомневайтесь, пожалуйста, — всё будет выглядеть совершенно естественно. Я уверен, что семья Лейси вам понравится. Это очаровательные люди.
— Простите, а вы не ввели меня в заблуждение относительно центрального отопления?
— Нет, нет, как можно! — оскорбился мистер Джесмонд. — Вы найдёте там полнейший комфорт.
— Tout confort moderne, — перевёл для себя Пуаро. — Eh biеп[1], — сказал он, — я согласен.
Сидя у одного из высоких окон гостиной в Кингс Лейси, Эркюль Пуаро беседовал с хозяйкой дома. В комнате было очень тепло. Миссис Лейси занималась рукоделием. Не вязаньем кружев или вышиванием цветов по шёлку, но более прозаической работой: она подрубала кухонные полотенца. Не отрываясь от шитья, она говорила мягким, рассудительным голосом, который Пуаро назвал про себя «чарующим».
— Надеюсь, мсье Пуаро, вам понравится у нас. Мы проводим Рождество в узком семейном кругу. Не будет никого, кроме моей внучки и внука с его приятелем, а также моей внучатой племянницы Бриджит, кузины Дианы и старинного нашего друга Дэвида Велвина. Настоящий семейный праздник. Но Эдвина Моркомб сказала, что это именно то, что вам хотелось бы видеть: Рождество на старомодный лад. А ведь ничего более старомодного, чем мы сами, не найти! Мой муж, надо вам сказать, живёт полностью в прошлом. Ему хочется, чтобы всё здесь оставалось точно таким, как в то время, когда двенадцатилетним мальчиком он приезжал сюда на каникулы. — Она улыбнулась своим мыслям. — Всё те же старинные обычаи: ёлка, чулки, подвешенные для подарков, суп из дичи, индейка, собственно две индейки — одна вареная, а другая жареная — и рождественский пудинг, в который следует положить кольцо, пуговицу и всё прочее. Мы теперь не пользуемся шестипенсовиками, потому что их больше не делают из чистого серебра. У нас подают весь старинный десерт: засахаренные сливы, миндаль, изюм, глазированные фрукты и имбирь. Боже мой, я будто читаю каталог из магазина «Фортнам и Мейзн»!
— У меня уже текут слюнки, мадам.
— Я думаю, что к завтрашнему вечеру у всех нас разболятся животы, — сказала миссис Лейси. — Теперь ведь не привыкли так много есть, верно?
Её прервали громкие голоса и взрывы смеха за окном. Она выглянула наружу.
— Чем они там занимаются, хотела бы я знать? Какая-нибудь игра, вероятно. Я всё время опасалась, что наше Рождество покажется молодёжи скучным. Но оказалось как раз наоборот. А вот моим собственным сыну и дочери, так же как и их друзьям, было труднее угодить: они считали, что праздновать Рождество дома слишком старомодно и предпочитали идти в ресторан и танцевать там. Но, по-видимому, младшее поколение находит всё это удивительно привлекательным. Кроме того, — добавила практично миссис Лейси, — школьники и школьницы вечно хотят есть, вы не находите? Их, должно быть, просто морят голодом в этих учебных заведениях. Ведь ни для кого не секрет, что в этом возрасте дети съедают не меньше, чем трое взрослых мужчин.
Пуаро рассмеялся и сказал:
— С вашей стороны, мадам, и со стороны вашего мужа было очень любезно пригласить меня на ваш семейный праздник.
— О, мы оба просто в восторге, уверяю вас, — поторопилась заверить его миссис Лейси, — и если Гораций покажется вам несколько ворчливым, — добавила она, — не обращайте на это внимания. Просто у него такая манера.
В действительности же её муж, полковник Лейси, сказал следующее:
— Не понимаю, зачем тебе понадобилось приглашать одного из этих проклятых иностранцев? Он испортит нам Рождество! Разве он не мог приехать в другое время? Терпеть не могу иностранцев! Ну, хорошо, хорошо, значит Эдвина Моркомб захотела, чтобы он провёл праздники у нас. А она тут при чём, спрашивается? Почему она сама не пригласила его?
— Ты ведь прекрасно знаешь, — ответила миссис Лэиси, — что Эдвина всегда ходит на Рождество в ресторан «Кларидж».
Муж бросил на неё проницательный взгляд и осведомился:
— Ты что-то замышляешь, не так ли, Эм?
— Я? Замышляю? — Эм широко раскрыла свои голубые глаза. — Конечно же, нет, что это тебе пришло в голову?
Старый полковник Лейси рассмеялся глубоким рокочущим смехом.
— Я бы не сказал, что ты на это неспособна, Эм. Когда ты выглядишь особенно невинной, у тебя всегда что-то на уме.
Вспомнив об этом разговоре, миссис Лейси продолжала:
— Эдвина сказала, что вы, вероятно, сумеете нам помочь… Не представляю себе, каким образом, но она меня уверяла, что вам удалось выручить ваших друзей в аналогичных обстоятельствах. Я… но вы, может быть, не знаете, о чём я говорю?
Пуаро бросил на неё одобрительный взгляд. Миссис Лейси было лет семьдесят. Она держалась совершенно прямо, у неё были белоснежные волосы, розовые щёки, голубые глаза, забавный нос и решительный подбородок.
— Если только это будет в моих силах, — сказал Пуаро, — я буду счастлив вам помочь. Насколько я понимаю, речь идёт о неприятном для вас увлечении молодой барышни?
Миссис Лейси кивнула.