- Учти, дерьмо писучее, не подпишешь до вечера - удавим... Скрутим простынь, набросим на шейку и затянем. Нам все одно - два мертвяка или три. Лет десять на ушах - окрестят... Думай, кореш, хорошо думай...
Похоже, песенка моя спета. После того, как категорически откажусь подписывать идиотский протокол, а я сделаю это при всех обстоятельствах, со мной "поработают" опытные пытошники следователя. Отволокут избитого до потери сознания узника в камеру, где уже будет приготовлена петля из скрученной простыни.
Получается, следователь - в одной упряжке с бандитами?
При внешней абсурдности подобного предположения - единственная разгадка странного, если не сказать преступного, поведения милицейского сотрудника.
Сокамерники смотрели на меня, как стервятники на издыхающего зверя. С издевательскими ухмылочками и матерными определениями. Интересно, сколько "честные коммерсанты" пообещали отвалить следователю за мою голову и свое освобождение?
Прав сержант, до чего же прав! Действительно, в милиции служат разные люди: и честные, добросовестно выполняющие свой долг, и взяточники, и садисты. Все как в обществе, покой которого они охраняют. По мне криминальный босс, знаток литературы, на голову выше этих "охранителей".
Сейчас вся моя надежда сосредоточилась на конвоире. С"умеет он дозвониться до Дремова, отыщет Федора, убедит того в крайней необходимости немедленного вмешательства - я спасен. Не сможет или не захочет - пропал...
Вечером улыбающийся сержант повел меня на допрос. По дороге успел шепнуть: прибыл ваш друг, сидит у следователя...
Господи, какой же молодец этот молоденький парнишка в тщательно отутюженной форме! Непременно подарю любителю детективного жанра библиотечку своих книжек - пусть читает и вспоминает, как он меня выручил. Не просто выручил - спас от верной гибели!
В кабинете, победно выпятив животик, прочно оседлал стул Гулькин. Следователь, не глядя на посетителя и на меня, что-то торопливо писал,
- Добрый день, Павел Игнатьевич! - трубно провозгласил Федор, заключая меня в мощные об"ятия. - Сейчас покончим с формальностями и поедем домой... Так я говорю? - повернулся он к следователю. Тот, не поднимая головы, покорно кивнул. - Чаем не угостишь? Желательно с булочками или с бутербродами. А то писатель, небось, оголодал.
Принесли чай. Мы с Гулькиным по-деревенски прихлебывали горячий, но далеко не ароматный, напиток, запивали сиротские бутерброды. И понимающе переглядывались. Будто присутствовали при подписании акта о безоговорочной капитуляции.
- Подпишите, - буркнул следователь, положив передо мной заполненный бланк. - И можете ехать... При необходимости - пригласим, - с острозаточенным намеком добавил он.
Оглавление - протокол допроса свидетеля. Не задержанного или обвиняемого. Содержание - противоположное предыдущему, отражает истинную картину события, происшедшего на об"ездной дороге. За исключением мента, показавшего жезлом на об"ездную дорогу, избиения ни в чем неповинного человека, почти суточное пребывание в камере с фактическими убийцами.
Интересно, на какие кнопки нажал Гулькин, на каких струнах сыграл, чтобы пересилить в душе следователя мечту загрести крупную взятку? А может быть, не просто взятку? Привязан офицер милиции к бандитской колеснице, замаран кровью и грабежами, вот и оберегает своих боссов, оберегая тем самым собственную шкуру. И такое тоже возможно при нынешнем беспределе.
И все же дремовский сыщик с"умел отыскать лазейку в глухой защите бандитского прихлебателя, проник в прогнившее его нутро. Какие доводы использовал, чем пригрозил или что пообещал - все это так и осталось в тайне. Всегда словоохотливый Федор предпочел не раскрывать ее.
Впрочем, это его проблемы, мне лучше их не касаться.
Я с удовольствием подмахнул все три листа протокола. С лихими закорючками и росчерками. Взглянув на мое художество, следователь покраснел от гнева, сжал кулаки и что-то буркнул. Скорей всего, выматерился, облегчил страдающую душонку.
Федор нагло ухмыльнулся.
В машине, стареньком милицейском "газоне", мы с Гулькиным разговорились. Я болтал радостно, упиваясь обретенной свободой, он снисходительно, наслаждаясь моей благодарностью. А уж на нее я не скупился - поливал собеседника сладким сиропом.
Не забыл и обязательного конвоира.
- Какой же молодец этот сержант! Добрый и предупредительный парень. Побольше бы таких в милиции. Все же дозвонился дл дремовского угрозыска, упросил вас приехать...
- О каком сержанте вы говорите? - удивился Федор. - Звонили не из отделения - какой-то мужик из Москвы. Фамилии не назвал, поведал о случившейся с писателем Бодровым беде и попросил срочно выручить. Судя по голосу - важный, культурный человек. Наверняка, министерская шишка. Я их повадки еще так изучил, когда служил в охране. Вот и поехал...
Интересно, кто вмешался в планы продажного следователя? Кроме сержанта, никто не знал о моем задержании.
И вдруг будто луч прожектора высветил внешность моего защитника.
Это мог быть только Геннадий Викторович! Главарь банды и мой почитатель, ставший, похоже, надежной крышей... 14
До Дремова мы добрались поздно вечером. И - слава Богу! Мне не улыбалось предстать перед соседями по коммуналке грязным и небритым, с красными, воспаленными глазами. Типичный бомж, каких сейчас в Москве, если не миллионы, то тысячи - точно. Перешептываний и догадок - минимум на месяц.
Израильский замок предательски захрипел, второй, отечественный, никак не хотел срабатывать и мне пришлось подбодрить его ударом кулака. Открылся.
Надин, видимо, уже спала и не отреагировала на пощелкивания и хрипы замков. Зато баба Феня была на страже. Уложила своего благоверного, навела революционный порядок на кухне и насторожила уши в ожидании подопечного "гулены". Не взирая на преклонный возраст, она страдала обычными женскими болезнями: любопытством и желанием сладостно покопаться в чужом грязном белье.
- Штой-то с тобой приключилось, Игнатьич? - возникла она передо мной, едва я переступил порог квартиры. - Почти двое суток где-то болтаешься, грязный, неухоженный. Или с молодкой подфартило? Знамо, дело молодое, тянет, небось, на сладкое, - прищурилась бабка, намереваясь поглубже забраться в мои внутренности. - Токо предупреждать надоть - мы, чай, волнуемся. Старик мой никак не хотел ложиться, тебя дожидался...
Откровенничать я не собирался - знал, что моя откровенность завтра же станет известна всему нашему дому, а послезавтра - городу.
- Ничего страшного, баба Феня, засиделся с приятелем - пришлось заночевать.
Старуха недоверчиво сощурилась. Будто сказала: трепись, милый, крути круги на воде, я тебя насквозь вижу, от меня никуда не укроешься.
- Засиделся, баешь? А почему не побрился, лица не сполоснул? Не темни, Игнатьич, мы к тебе - со всей нашей душой... Пойди под душ, опосля побрейся, надень чистое. Подкормлю, оттощал, бедняга. И потом - разговор имеется.
Странно, если бы у общительной старухи не было "разговора". Что-что, а поболтать она любительница и великая мастерица. Так повернет, казалось бы, рядовое событие в жизни нашего перенаселенного дома, что оно мигом приобретает глобальное значение с далеко идущими последствиями.
К тому же, Аграфена Николаевна обладает несомненными эстрасенсорными способностями, талантом провидицы.
Однажды, в соседнем под"езде загорелся обычный семейный скандал. Со слезливыми причитаниями обиженной супруги и злыми матерками ее пьяного мужа... Спасите, убивают!... Не ори, шлюха, не позорь, стерва!... Караул, спасите, вызывайте милицию!... Ах, да ты еще хочешь засадить меня за решетку? Получи, лярва!... Ой-ой-ой... Трах-хлысть... Плачут в голос дети, бьется посуда...
Привыкшие к таким спектаклям соседи только посмеиваются, не вмешиваются в семейную свару, тем более, не хотят вмешивать в нее милицию. Муж и жена - одна сатана, подерутся - помирятся, день ссорит, ночь мирит. Десятки, если не сотни, подобных поговорок, как бы оправдывали невмешательство.