Похищение локона

Когда виденья над тобой парят,
А нянька и священник говорят
Об эльфах, о травинках завитых,
О серебре волшебном, о святых
И непорочных девах, чей расцвет
Архангельских сподобился бесед,
Внимай и верь, свое значенье знай:
Превыше всех земных явлений рай.
Иные знанья не для всех людей,
А разве что для дев и для детей:
Невинность верит вместе с красотой,
Не сомневаясь в истине святой.
Знай, в нижнем небе духам нет числа,[4]
Вокруг тебя незримые крыла;
В театре, в парке стража при тебе;
Сопутствуют они твоей судьбе,
Эскортом легким в воздухе служа;
Что по сравненью с ними два пажа!
И нам случалось прежде вам под стать
В прекрасном женском образе блистать,
Но мы преодолели гнет земли
И свой удел воздушный обрели,
Хотя, дышать навеки перестав,
Мы все же сохранили женский нрав;
За суетой житейскою следим,
И, не играя, в карты мы глядим.
Охочие до золотых карет,
Мы любим ломбер[5], любим высший свет,
Но на земле, гордынею греша,
Спешит в стихию прежнюю душа.
Огонь красоткам вспыльчивым сродни,
И станут саламандрами они.
Стихия чая, зыбкая вода
Чувствительных влечет к себе всегда.
Был в здешней жизни злючкой каждый гном,
Взыскующий отрады лишь в дурном;
И в воздухе шалунья весела;
Став сильфом, ценишь легкие крыла.
Знай, принимает сильф участье в той,
Чья красота в союзе с чистотой.
Дух может в разных образах играть,
Свой пол и облик может выбирать.
Кто девушку способен уберечь
На маскарадах от опасных встреч,
Когда коварный шепот или взгляд
Ей наслажденье, кажется, сулят,
Когда чарует музыка, дразня,
А в танце жар нежнейшего огня?
О чести говорить — обычай ваш,
Но только сильф — для девы верный страж.
К прелестницам, чей нрав лукав и крут,
К самовлюбленным нимфам гномы льнут,
Внушают им надежду на успех
И презирать велят при этом всех.
Мечтаньями взволнован праздный мозг;
Им герцоги мерещатся и лоск,
Гербы, короны, титулы, размах,
И „ваша милость“ слышится в ушах;
Так приучают гномы чаровниц
Кокетливо смотреть из-под ресниц,
Румяниться, смущаться напоказ,
Повес прельщать игрой сердец и глаз.
Сильф женщину беспечную блюдет,
Сквозь лабиринты бережно ведет,
В круженье роковом неутомим,
Прогнать готов один каприз другим.
Но соблазнит ли деву первый фат,
Не будь другого, кто приманке рад?
Попал бы Флориан девице в тон,
Когда бы ручку ей не жал Дамон?
Так движут сердцем разные мечты,
Переменяя виды суеты;
Между собой враждуют парики,
Кареты, кавалеры, темляки,
А люди легкомыслием зовут
Прилежных сильфов хитроумный труд.
Я сильф, я прозываюсь Ариель;
Тебя хранить — моя святая цель.
Открыла в небе мне твоя звезда:
Тебе грозит ужасная беда,
Пока, минуя строй миров и стран,
Еще не село солнце в океан;
Хоть небеса скрывают, как и где,
Остерегайся: нынче быть беде.
Хранитель твой, тебе я подал знак:
Мужчина для тебя — заклятый враг».
Смолк сильф, и песик сонную лизнул,
Как будто язычком он сон спугнул;
Белинда, ты, когда не лжет молва,
Увидела записочку сперва;
Спросонья ты прочла любовный бред,
И сон прошел, видений больше нет.
А туалет открыт уже для глаз
В мистическом расположенье ваз,
И нимфа в белом пробует заклясть
Косметики таинственную власть,
А в зеркале чарующий двойник
Опять перед красавицей возник,
И послушница, рвением горя,
Священнодействует у алтаря,
Находит лучшие среди даров,
Среди преподношений всех миров,
Покров благоговейно создает,
Который блеск богине придает.
Там ярко заблистал индийский клад,
Здесь веет аравийский аромат.
Слон с черепахой как бы заодно,
Им сочетаться в гребнях суждено.[6]
Уместен каждый, кажется, предмет:
Булавки, бусы, Библия, букет.
Испытаны доспехи красоты,
Неотразимы нежные черты!
Улыбка может покорять сердца
Небесным обаянием лица.
Румянец может вспыхнуть горячей,
И наготове молнии очей.
Прилежным духам некогда плясать,
Им нужно чаровницу причесать;
Прелестницу рой сильфов одевал,
А Бетти удостоилась похвал.