Накануне ночью идут в лес. По дороге поют, стреляют из ружей. Ищут четырехлистный клевер.
Тараш, Арзакан, деревенские ребятишки разыскивают клады. В деревню возвращаются с дубовыми венками на головах, с песнями, со стрельбой. Во главе праздничной процессии Ломкац Эсванджиа.
Властительница вод живет на дне реки, а очокочи бродит по лугам. Поэтому ей опасно выходить по ночам на луг.
На стволе инжирного дерева наросты, совсем как остроконечные сосцы. Инжирное дерево — кормилица. Наросты — ее груди. Левая — Арзакана, правая — Тараша.
Тараш, упираясь коленом в дерево, приговаривает, подражая Кац Звамбая:
«Дерево! Милости твои ниспошли! Со ствола отпусти без вреда! Коль на юный побег ступлю, — пусть окрепнет; на ветку сухую, — пусть станет гибкой!»
Кормилица выпекает большой чурек с начинкой из сыра. Дети несут чурек во двор, вознося моления «сударыне государыне ветреной — ветру Чиче!»
Целыми днями рыскают Тараш и Арзакан по оврагам и болотам. Из береговых нор вытаскивают раков, из-под камней — вьюнов. Охотятся на ящериц, змей, разбивают им головы камнями. Не со змеями они воюют. Нет, с чудищами-драконами! Каждый из мальчуганов — святой Георгий, поражающий дракона.
— Нан, — молит кормилицу Тараш, — покажи, какой колокол в Илорской церкви.
— Ты про который?
— Про большой.
Кормилица руками показывает, какой величины колокол.
— Вот такой? — растопыривает руки Тараш.
— Нет, такой.
— Какой же?
— Как мельничный жернов,
— Нан, — пристает Тараш, — а на какой лошади ездит святой Георгий?
— На белой, на белоснежной, радость моя!
— Нан, — снова льнет Тараш к кормилице, — а почему князь Дадиаии запирает ворота Илори в день святого Георгия?
— Запирает, чтобы никто не вошел во двор, покуда не придет святой Георгий и не приведет жертвенного бычка.
— А потом?
— А потом милость его снисходит на нас: святой Георгий приводит бычка.
— А потом?
— А потом, на второй день, приезжает Дадиани, открывает церковь и закалывает жертву святому Георгию Илорскому.
— Нан, правда, что в Илори спрятан лук святого Георгия?
— Конечно, дитя мое, сама видела.
— Нан, в кого пустил стрелу святой Георгий?
— В кита, моя радость!
— И убил его?
— Ну да, убил, а как же!
Взойдет молодой месяц. Кац Звамбая подзовет Таранта и Арзакана, укажет на луну, затем выхватит кинжал из ножен и высоко поднимет его. Затаив дыхание дети смотрят на сверкающее в лучах лезвие.
И кормилица и Кац Звамбая почему-то боятся луны. В день Луны, в понедельник, Кац никогда не станет собираться в дорогу, кормилица не вымоет головы, и никто не будет пить окумской воды. В этот день луна злая, она заставляет китов, змей и жаб отравлять воду.
И Тараш и Арзакан не убивают лягушек, не произносят слов: «змея», «радуга». Нельзя также раскалывать орех об ореховое дерево, — иначе па будущий год орехи уродятся пустыми.
Тараш не так крепок, как Арзакан, часто простуживается, его лихорадит, он бледнеет. Кормилица говорит, что это от радуги, которая опоясывает небо. «Видно, ребенок вошел в воду, когда радуга пила росу».
Трижды обнесут каплуна вокруг Тараша. Потом ведут мальчика к берегу речки. У всех в руках пирожки с сыром и яйцами — продолговатые, остроконечные «язычки».
На одном берегу — серебряный пояс Кац Звамбая, на другом — подаренный Джамсугом кинжал в серебряной оправе. Через речку протянута тонкая шелковинка.
Кормилица держит куклу, обряженную в пестрые лоскутья. Куклу обносят вокруг Тараша, заклиная радугу: «Исцели раба божьего Тараша Эмхвари!»
Затем кормилица зажигает восковые свечи и молится матери вод. Снова ходят вокруг мальчика с каплуном и пирожками. Кормилица ломает пирожки и бросает их духам воды. Дзабули приносит выдолбленную тыкву со срезанной верхушкой. Кормилица сажает в нее куклу, прилаживает сверху зажженные свечи, пускает по реке, молит: «Не с мальчиком, с ней поиграй!»
За две недели до пасхи начинался «Амшап».
Шестнадцать дней постились Тараш и Арзакан.
В канун, ночью, поднимается вся деревня и отправляется в лес под предводительством старейшего. У священного дуба располагаются на отдых.
Старейший читает молитву. Помолившись, прячется с головой под бурку.
Женщины и дети по очереди подходят к дубу, целуют дерево, втыкают в него кинжалы. Помолившись, снова целуют.
Потом каждый становится перед старцем на колени и исповедуется. Каждого старец оделяет кусочком воска.
Все эти обряды в детстве захватывали и изумляли Тараша Эмхвари. Сейчас-то он знает, что они — пережитки древнегреческого культа. Дуб — любимое дерево Зевса. И Тарашу вспоминается история двух черных голубей, вылетевших из Фив.