Больше того. Она сознательно избегает встречи с Арзаканом и не прочь использовать своего отца как пугало. Раньше сварливость Тариэла раздражала ее. А теперь он — неплохое оружие в ее женской игре.
Тараш взял обеих девушек под руки. В разговоре он чаще обращался к Дзабули.
— Ну-ка, вспомните, как мы купались в Окуми! И они начали наперебой рассказывать, как Дзабули однажды чуть не утонула… Арзакан нырнул и спас ее. Когда они учились грамоте, Дзабули никак не могла правильно произнести скороговоркой:
Сакдаршиа тетри мтреди, Фртатетри да фртафарфати.Вспоминали, как Тараш и Арказан таскали ее за косы, как Дзабули с Цирунией научились говорить «по-ведьмовски» и за это их прозвали ведьмами, как Арзакан и Тараш дразнили соседскую девчушку Кесу, доводили ее до слез…
Слушая их, Тамар почувствовала себя покинутой, совсем одинокой. Она осторожно высвободила руку. Судорога сдавила ей горло… О, если бы можно было убежать! Она исчезла бы и, смешавшись с толпой, бродила бы одна со своей грустью, никем не замечаемая.
— Шардин Алшибая, — шепнула Дзабули подруге.
Вдруг, прервав беседу, Тараш кому-то поклонился.
Шардин ответил церемонным поклоном и сейчас же, оставив своих спутников, одетых в чохи, подошел к Тарашу.
— И чего только не напялит на себя этот чудак! — опять шепнула Дзабули.
На голове у Шардина красовался пробковый шлем, какой носят в колониях английские плантаторы. Пиджак коричневый, брюки клетчатые, на ногах высокие гамаши. На шее висело мохнатое кашне, издали походившее на полотенце. Все вместе можно было принять за костюм путешественника, жокея или человека, собравшегося в баню…
Шардин легко сообразил, что в присутствии Тараша ему не завоевать внимания красоток. С нарочитой серьезностью он раскланялся с Тамар и Дзабули, затем с видом человека, обремененного важными государственными делами, взял Тараша под руку, отвел в сторону и таинственно спросил:
— Как у нас дела с Японией?
Тараш растерялся. Уж не рехнулся ли уважаемый директор? Чего ради ему вдруг вспомнилась Япония? Потом нерешительно переспросил:
— С Японией?..
Шардин многозначительно посмотрел ему в глаза.
«Ага, испытывает, переспрашивает… Очевидно, не доверяет мне».
Шардин высказался яснее:
— К чему скрывать? Вы можете смело положиться на меня.
Тараш продолжал недоумевать.
— Как, неужели вы не знаете? — допытывался Шардин, и в его кошачьих глазах вспыхнул хитрый огонек.
— Что Япония? Ничего, признаться, не слыхал.
— И газет не читали?
— Последнее время не приходилось. К тому же тбилисские газеты до нас доходят поздно…
— О-о! Большие события! Япония не шутит. Во вчерашнем номере — нота японцев.
Тараш насмешливо улыбнулся.
Эту улыбку Шардин Алшибая тоже истолковал как недоверие. Он высвободил руку и начал дипломатическое отступление. Завел разговор о завтрашних скачках, похвалил лошадь Арзакана. Потом заговорил о культурном строительстве, и полились потоки жалоб: его не слушают, ему мешают, а то он добился бы открытия десяти средних школ вместо пяти!
Тараш Эмхвари постарался избежать бесплодного спора. Он кивал головой в знак согласия, чтобы поскорее отделаться от назойливого собеседника.
— Арабиа! — почти в один голос воскликнули Тамар и Дзабули.
Арзакан резко осадил мчавшуюся лошадь, спешился, отдал общий поклон.
Тамар, слегка покраснев, подбежала к лошади.
Арзакан коротко стянул повод и подвел Арабиа к девушке.
Подошла и Дзабули, погладила ладонью широкую, лоснящуюся грудь коня.
Тараш весь ушел в созерцание ног Арабиа. Он держался незыблемого убеждения наездников и донжуанов: женщин и лошадей оценивают прежде всего по их ногам.
— Мы только что расхваливали твою лошадь, — небрежно бросил Шардин Алшибая.
Он верил в другое незыблемое правило: чтобы жить легко, надо говорить в лицо только приятное, а неприятное — за спиной.
Арзакан раскраснелся — от верховой ли езды или от неожиданной встречи?
Робко, исподлобья поглядывал он то на Тамар, то на Арабиа, словно хотел еще раз убедиться, верно ли сравнение, сделанное им утром. И необъяснимое затаенное сходство, заметное лишь ему одному, доставляло ему радость.
Тамар, положив на ладонь леденец, поднесла его к губам жеребца.