Капрал канадской конной полиции, управлявший патрульным катером длиной в сорок девять футов, гордился своим умением водить суда. Во время войны он пять лет прослужил в военно-морском флоте и, хотя полностью соглашался с библейской заповедью, гласившей, что Королевской канадской конной полиции под силу все на сотворенной богом зеленой земле, в душе был убежден, что немного времени, проведенного на воде, тоже никому не повредит, будь то полицейский или нет. Он вывел мощный катер, повернув его против сильного течения реки Святого Лаврентия, держась как можно ближе к острову, к которому направлялся, насколько это позволяла глубина. Затем по его команде с шлюпкоблока на корме была спущена моторная шлюпка меньших размеров, которая быстро направилась к намеченной цели.
Весь маневр, проделанный, когда катер продолжал двигаться со скоростью в двадцать узлов, был гордостью капрала и доставил ему большое удовольствие.
В шлюпке, направлявшейся по прямой к острову, сидел сержант канадской конной полиции, который беседовал первый раз с Джоном Харпером Харрисоном в Дорвале. Его назначили для участия в систематически проводившихся поисках, и он занимался ими уже десять утомительных дней. Лежавший впереди остров просто был следующим в их списке, списке, составленном с помощью агентов, торгующих недвижимостью, десятков бесед с жителями, с местными сплетниками, и включавшим в себя все до единого дома в районе Тысячи островов, которые за последний год сдавались внаем. Всего в списке их было сто тридцать. Дом, к которому они направлялись теперь, был восемьдесят четвертым.
Будучи сотрудником Бюро уголовных расследований, сержант прошел трудную школу и усвоил, что его работа не приносит славы и не требует применения особых дедуктивных способностей. По большей части она состояла из множества хождений с целью найти искомое путем исключения. Теперешнее дело представляло собой наглядный пример такой работы, и оно ему уже порядком поднадоело. Он опросил десятки людей, начиная от писателей, которые снимали дома на островах, чтобы укрыться от городского шума (и которым отнюдь не нравилось вторжение официальных лиц), и кончая влюбленными молодоженами, проводившими там медовый месяц, которым это вторжение нравилось еще меньше. Пока что никаких результатов он не получил. Ни один из восьмидесяти с лишком домов не походил на укрытие уголовников, и никто из людей, нормальных или ненормальных, не проявлял признаков вины или смущения, которые сержант пытался заметить.
Он начал подозревать, что Хоакин Барзан попросту ошибся. Может быть, остальные члены банды соврали ему, или же спрятались на одном из берегов реки, а не на острове. А, может быть, они вовсе не снимали дом, а он принадлежал постоянному жителю, который занялся преступным промыслом, и, возможно, сам был похищен и спрятан. Не исключено, что речь шла о брошенном и пустом доме (таких тут было немало); в этом случае пришлось бы составлять новый список.
Вариантов было много, а дело тянулось уже две недели, газеты и общественное мнение начинали проявлять нетерпение, а комиссар полиции, вполне естественно реагируя на подкрепленный ценными бумагами престиж Джона Харпера Харрисона, принялся отправлять сержанту длинные, напечатанные на ротапринте послания, начинавшиеся словами: «Нам не понятно…»
Сержант тяжело вздохнул. Констеблю, сидевшему за рулем, он сказал: — Там виден деревянный причал, вон, сбоку. Наверно, кто-нибудь дома: у причала стоит катер.
Когда моторка замедлила ход, сержант посмотрел на дом. В нем не было ничего, что отличало бы его от предыдущих восьмидесяти трех домов. Единственное различие заключалось в задернутых занавесках.
Пэкстон следил за приближающейся полицейской моторкой в узкую щель между занавесками. Вид двух полицейских в форме встревожил его, так же как спуск шлюпки с катера: большой катер сбросил вниз меньший с такой точностью, что у Пэкстона появились неприятные мысли. Слишком уж все было умело сделано, и он не мог оставаться спокойным… Последние двадцать четыре часа были очень тяжелыми. Смерть Дино, умелое подначивание Грега Перринга, неверная поддержка Керли, — все это пошатнуло его уверенность в себе. Он вспомнил слова Грега, что его группа разваливается. А теперь еще на пороге его дома появилась полиция, в самый ответственный момент операции, которую он хотел держать в глубокой тайне.
Пока он наблюдал, острый, как отточенный кончик карандаша, лучик солнца упал на его лицо, исчерканное глубокими морщинами, полное напряженного ожидания. Он был готов сражаться, но почва как-то вдруг стала уходить у него из-под ног.
Он повернулся, когда позади него появился Керли. — Ну? — спросил Пэкстон резко.
— Все сделано, Пэкс, — сказал Керли. — Они не в состоянии двигаться. Я заткнул им рты кляпом и заклеил изоляционной лентой. — Керли заглянул за занавеску. — Кто это там?
— Полиция.
— Черт возьми! — Керли был явно потрясен. — Что мы будем делать?
— Ничего. Пусть они что-то делают. Нам не о чем беспокоиться.
— Но почему они здесь?
— Попробуй догадайся, — сказал Пэкстон. — Они сейчас уедут. Только надо правильно отвечать на их вопросы. — Он пристально посмотрел на Керли. — И не вздумай выкинуть чего-нибудь такое.
— Ты знаешь меня, Пэкс.
— Вот поэтому-то я и боюсь.
Раздался стук в дверь, показавшийся очень громким в воцарившейся тишине.
Керли нервно произнес: — Давай не будем отвечать.
— Наш катер, дуралей, — ответил Пэкстон. — Они знают, что в доме кто-то есть.
Открыв дверь, Пэкстон кивнул сержанту и спросил:
— Чего надо?
— Доброе утро, сэр, — произнес сержант в восемьдесят четвертый раз. — Я провожу обычную проверку домов в округе.
— А что случилось?
— Ничего не случилось, — ответил сержант, — просто обычная проверка. Можно войти?
— Да, входите, — сказал Пэкстон нелюбезно. Он провел его в занавешенную гостиную.
— Вам нравится сидеть в темноте? — заметил сержант.
— Мы проспали.
Сержант взглянул на свои часы. Они показывали половину третьего. — Да, здорово проспали.
Керли выступил вперед из тени. — Привет, — поздоровался он неловко. — Я впущу немного света.
Когда он раздергивал занавески, с них посыпалась густая пыль. Она повисла столбом в солнечном свете, делая вид неприбранной комнаты еще более запущенным.
— Так лучше, — сказал сержант. — Он повернулся к ним лицом. — Для начала ваши фамилии, пожалуйста.
— Я — Барбер, — сказал Пэкстон. На эту фамилию он снял дом. — А он — Филлипс.
— Долго здесь находитесь?
— Пару месяцев.
— Канадские граждане?
— Американские.
— А где вы пересекли границу?
— На мосту Тысячи островов… А в чем все-таки дело?
— Мы проверяем весь район, — коротко ответил сержант. — Проводите здесь отпуск?
Пэкстон ограничился утвердительным кивком, но Керли вдруг вмешался: — Ловим понемногу рыбу.
— Да неужели? — спросил сержант. — Как с уловом?
— Довольно хороший.
— Как насчет золотоглазок?
— Несколько попалось, — ответил Керли.
— Вам повезло, — сказал сержант. Он оглядел комнату. На столе стояли грязные чашки и тарелки, а на одной его стороне — поднос с приборами на двух человек. — Кто-нибудь еще живет в доме?
— Нет, — ответил Пэкстон.
— Что-то вы давно не мыли посуду, — заметил сержант.
— Так мы же в отпуске, — заискивающе объяснил Керли. — Вот она и копится.
— Понятно… А как долго вы здесь пробудете?
— Может быть, несколько месяцев, — ответил Пэкстон.
— Довольно длинный отпуск.
— Нам здесь нравится.
— Мы рады этому, — сказал сержант. Он снова оглядел комнату, прислушиваясь к тишине, царившей в доме. У него создалось впечатление, что те двое тоже стали прислушиваться.
Где-то скрипнула доска, и Керли Бейтс принялся громко насвистывать.