— Вот это по мне, — возбужденно заявил Виллих. Его удлиненное лицо с маленькими хитрыми глазками, окаймленное большой бородой, покраснело от возбуждения.
В соседней комнате было совершенно тихо. Спали Женни и дети. Карл облегченно откинулся на спинку кресла и закурил. Чтение документа подходило к концу:
— «Если немецкие рабочие и не смогут достигнуть господства и осуществления своих классовых интересов, не пройдя полностью более длительного пути революционного развития, то на этот раз у них есть, по крайней мере, уверенность, что первый акт этой приближающейся революционной драмы совпадет с прямой победой их собственного класса во Франции и тем самым будет сильно ускорен.
Но для своей конечной победы они сами больше всего сделают тем, что уяснят себе свои классовые интересы, займут как можно скорее свою самостоятельную партийную позицию».
Когда Виллих и Бауэр ушли, Фридрих, оставшись наедине с Карлом, сказал:
— Приехал Бартелеми. Бежал до суда из тюрьмы Бель-Иль-ан-Мер. Он находился в камере рядом с Бланки.
— Бартелеми? Что же, этот мрачный парень снова бредит террором? Боюсь, если он не образумится, то бессмысленно сложит голову на плахе.
— Да, пожалуй. Бартелеми уже отсидел десять лет за никому не нужное убийство полицейского. Жаль, что у бланкистов он усвоил только их ошибки. Однако, как показали июньские дни, он превосходный, испытанный баррикадный боец.
— Скорее заговорщик по профессии. В организованном им «Клубе баррикад 24 февраля» этот парень показал полное невежество в какой бы то ни было теории и опасную путаницу в понимании революционного движения. Он легко может стать орудием любой провокации. Тем не менее он, видимо, честен в своих заблуждениях и отчаянно смел. Надо попытаться вернуть ему голову.
Пока Маркс и Энгельс говорили о Бартелеми, сам он находился неподалеку от лондонского порта на улочке Вест-Индских доков, в кабачке Джонатана Брауна.
Неизвестно откуда пришел в английскую столицу кабатчик. Он переменил немало разных профессий, прежде чем осуществил свою мечту — основал большой кабак в лондонских доках.
Лицо Джо Брауна перекроили неисчислимые драки, запойное пьянство, наркотики, морские ветры и кораблекрушения. Каждая из десятков стран, мимо которых проходят английские корабли, пометила его. Он привез в лондонские доки низкий раболепный поклон содержателей опиекурилен Гонконга, прищуренный, настороженный взгляд японцев, изощренную ругань английских чиновников в Бомбее. На лице кабатчика, огромном и рыхлом, как разваренная свекла, торчал отталкивающий нос со сломанной переносицей, свисающий продолговатым комком мяса и кожи к развороченному отвратительному рту.
В пивной Джонатана Брауна было всегда людно. Безработный грузчик огромными руками, привыкшими поддерживать многопудовые тюки колониальных товаров, осторожно подносил ко рту маленькую кружку нива, купленную на последний пенс. Его жена, с лицом узким и желтым, как подгнивший банан, жадно следила за его движениями в надежде, что и ей останется немного. Матросы, только что покинувшие пароходы, пришедшие из Норвегии и Китая, грубо прижимали к себе золотушных накрашенных девиц и угощали их виски. Табачный дым заволакивал пивную, скрывал деревянный потолок и стены.
Прорезая голоса, топот ног и смех, в кабак ворвался протяжный детский плач. Неровным шагом, стараясь но расплескать питье, мать шла на зов ребенка, оставленного в рваной соломенной коляске под окном дома. Вперемежку с пьяными ласками поила она продрогшее дитя черным острым элем.
Рядом с пивной у Джо Брауна имелось еще две комнаты. Одной он особенно гордился. В огромном стеклянном шкафу находились заспиртованные останки пестрых ядовитых змей, скорпионов, пауков, тарантулов, которые могли бы украсить не один балаган на базарах английской провинции. Напоминая о беспредельных просторах сухих американских прерий, смотанные лассо лежали возле почерневшего человеческого черепа и чучел редкостных тропических птиц.
Девушки Вест-Индских доков, рожденные в семьях докеров и грузчиков, с детства познали только лишения и с малолетства попадали в руки разных Джонатанов Браунов, становились их агентами по завлечению и спаиванию клиентов.
С утра сотни проституток ждали прилива Темзы — в часы солнечного заката обычно прибывали в доки корабли. Трепетно, будто заждавшиеся жены моряков, прислушивались они к сиренам с моря, волнуясь, читали на черных заборах дока бюллетени об ожидаемых судах, выслеживали в дождь и ветер матросов у порта.