— О нет. Вещи, что здесь, являются ко мне по первому слову, как по мановению волшебной палочки.
— Да ты колдун! — рассмеялась Тусси.
запела она испанскую песенку, которой научил ее Энгельс, и, вдруг засвистев в два пальца, как заправский озорник, через окно выскочила в палисадник.
— Вот уж действительно тебе следовало, как всегда говорит об этом наша мама, родиться не девчонкой, а мальчишкой, мой Бэби, — крикнул Маркс вдогонку дочери.
Война Северных и Южных штатов Америки, проходившая с переменным успехом, неудача польского восстания чрезвычайно волновали Маркса. По поручению Просветительного общества немецких рабочих он написал воззвание с призывом собрать средства в пользу участников польского восстания. Маркс подчеркивал в этом документе, что без независимости Польши не может быть независимой и единой Германии. Воззвание, подписанное также Вильгельмом Вольфом, Лесснером, Эккариусом и другими, было издано отдельной листовкой и разослано в разные страны мира.
В 1863 году умерла престарелая Генриетта Маркс, и Карл поехал в Трир на похороны матери. Стояли холодные декабрьские дни. Город утонул в снегу. Маркс был болен карбункулезом и с трудом двигался из-за не зажившей еще раны. Тем не менее он, вопреки уговорам родных, ежедневно выходил из дома и писал об этом в письмах к Женни:
«Каждый день хожу на поклонение святым местам — старому домику Вестфаленов (на Римской улице): этот домик влечет меня больше, чем все римские древности, потому что он напоминает мне счастливое время юности, он таил когда-то мое самое драгоценное сокровище. Кроме того, со всех сторон, изо дня в день, меня спрашивают, куда девалась первая красавица Трира и царица балов. Чертовски приятно мужу сознавать, что жена его в воображении целого города продолжает жить, как зачарованная принцесса».
На обратном пути из Трира в Лондон Карл заехал в Зальтбоммель к дяде и вынужден был задержаться там на два месяца ввиду резкого обострения болезни. Только в конце февраля очутился он наконец снова дома.
Получив небольшое наследство, Маркс решил переменить квартиру, где столько раз находился под угрозой долговой тюрьмы и пережил много горя.
Дом № 4 Модена-вилла, Мэйтленд-парк, Хаверсток-хилл, был большой, вместительный, удобный и примыкал к тенистому парку. Рабочая комната Карла помещалась во втором этаже. В широкое окно врывался чистый воздух, напоенный ароматом деревьев и трав. Вдоль стен стояли шкафы, полные книг. До самого потолка лежали на них свертки газет, рукописей и стопки тетрадей в черных клеенчатых переплетах. На камине Карл поставил в рамках под стеклом портреты дорогих ему людей: жены, дочерей, Энгельса и Вольфа. Посреди комнаты стояли простой небольшой стол и деревянное кресло. Напротив окна был кожаный диван. С тех пор как Карл вот уже более года не переставал болеть, он вынужден был в течение дня ложиться, чтобы дать отдых истомленному телу и глазам.
В комнате повсюду лежали табак, трубки, сигары и десятки спичечных коробок.
— Мои книги не вернули мне даже тех денег, которые я прокурил, работая над ними, — посмеивался Маркс.
Ни одна вещь в его комнате не стояла без определенного назначения. Книги в шкафах он расставил отнюдь не в соответствии с их форматом. Брошюра прижималась к тяжелому объемистому фолианту, если это определялось ее содержанием, маленькая книжка подпирала большую.
— Они мои рабы и служат мне так, как я этого хочу.
Память Карла постоянно приходила ему на помощь, когда он искал ту или иную выписку в своих тетрадях или нужную страницу в книге. Он не напрасно изощрял ее всячески с самых юных лет, выучивая, как это делал Гегель, наизусть стихи на незнакомом ему языке. Читая книгу, Карл, чтобы вернуться к чему-либо снова, загибал углы страниц, покрывал поля карандашными пометками и подчеркивал строчки. Его вопросительные и восклицательные знаки бывали красноречивее всяких слов.
В большом светлом кабинете мужа Женни покрыла пол недорогим зеленым ковром, и вскоре на нем от дверей до окна пролегла полоса, узкая, как лесная тропка. Это Карл, который, подобно Аристотелю, часто, прежде чем присесть к рабочему столу, в ходьбе обретал искомые мысли, вытоптал ее, двигаясь по комнате. И, как на Графтон-террас, из соседней гостиной, где стоял теперь хороший рояль, часто в рабочую комнату Карла доносился нежный голос поющей Лауры. Отец широко открывал дверь и слушал. Особенно большое удовольствие доставляли ему песни на слова поэта Бёрнса, которого он очень любил.