Женни-младшей исполнилось уже двадцать лет; более хрупкая, чем Лаура, она была очень хороша собой. Обе старшие дочери Маркса вступали в жизнь цельными, широкообразованными, самоотверженными людьми. Как и их отец и мать, они были чужды эгоизма и всякой фальши, в чем бы она ни проявлялась. Смысл жизни обе девушки видели в духовном совершенстве, в борьбе за счастье наибольшего числа людей. Вырастая в атмосфере большой любви родителей друг к другу, с детства вплетая в речь мысли и строки Шекспира, Данте, Шелли, Гейне, зачитываясь Бальзаком и Диккенсом, юные девушки мечтали о том времени, когда и в их жизнь войдет таинственное и вечное чувство. Любовь представлялась им, как всем чистым и высоко парящим душам, потрясением, подобным удару молнии, превращающей зыбкий песок в прозрачное стекло.
Карл и Женни внимательно и бережно наблюдали за своими прелестными, ставшими взрослыми дочерьми. А Ленхен, чей меткий и лаконический язык не раз удивлял всех, кто ее знал, какого заметила:
— Люди говорят: с малыми детками горе, с подросшими вдвое. А про наших девочек я скажу: чем они старше, тем радости нам больше.
Возле дома Женнихен устроила прекрасную оранжерею. Таким же страстным цветоводом, как и она, был Фридрих Энгельс. Нередко Женнихен посылала ему семена особо редких растений и давала советы, как следует их выращивать. Каждое утро спешила она в свой застекленный чудесный сад, волнуясь и радуясь. И всегда находила что-либо новое. То наконец расцвели долгожданные розовые азалии, то желтые вьющиеся розы, то лиловый гелиотроп. Женнихен склонялась над чашечкой цветка, и ей казалось, что она слышит его дыхание. Она всегда была очень мечтательна и вдохновенно сочиняла сказки.
Однажды Женни-старшая, побывав в оранжерее, вернулась оттуда и сказала мужу с нескрываемым восхищением:
— Девочка создала висячие сады Семирамиды. Это, право, поразительно, Чарли. Туманы и слякоть бессильны перед чарами Женнихен. У нее все в цвету.
Художественное чутье помогло Женнихен на удивительных отвесных клумбах рассадить растения так, что они образовали сложную гамму оттенков от палевого до алого.
— Итак, теперь в нашем доме две Флоры. У тебя появилась сильная, серьезная конкурентка. До сих пор ты одна была богиней цветоводства, — пошутил Карл.
1864 год был омрачен для Маркса и Энгельса смертью их любимого друга Вильгельма Вольфа. Люпус умер, не достигнув и пятидесяти пяти лет, от кровоизлияния в мозг. Более месяца до этого страдал он бессонницей и тяжелейшими головными болями. Врачи не знали, чем ему помочь, и путались в определении болезни. Именно тогда, когда решено было, что Вольф болен почками, он потерял сознание, и обнаружилась их ошибка. Энгельс не отходил от ложа больного и сообщил об опасном положении Карлу, который тотчас же приехал в Манчестер. Кончина Люпуса повергла обоих его друзей в глубокую печаль. Карл произнес на могиле Вольфа речь, вылившуюся из любящего сердца. Вместе с Фридрихом он задумал написать биографию покойного и решил посвятить его памяти самое значительное из своих произведений. Когда удрученный Карл вернулся в Лондон, он узнал, что Вольф завещал ему все свое небольшое, скопленное тяжелым трудом состояние.
Маркс смог без помех отдаться работе. Книга «Капитал», над которой он работал вот уже двадцать лет, поглотила всю его душу и время. Он считал, что завершение этого главного труда всей его жизни наиболее важно именно для рабочих, нежели что-либо другое им совершенное. Все написанное прежде казалось ему всего только мелочью. Однако до окончания всей работы было еще далеко. Безжалостная придирчивость и нечеловеческая добросовестность непрерывно толкали ого к новым исследованиям, аналитическим проверкам, размышлениям. Увещевания Фридриха работать, не возводя столько барьеров и препятствий на своем творческом пути, не возымели никакого действия. Маркс был верен себе. Рукопись росла неимоверно и была далека от намеченной цели. То одна, то другая ее часть подвергались коренной переделке. Работоспособность Карла достигала баснословных размеров. Чтобы написать одно какое-либо теоретическое положение, он перечитывал десятки, а то и сотни книг, отчетов и углублялся в длиннейшие статистические справочники и таблицы. Цифры были для него нередко полны особого магического смысла, и за их простой изгородью он открывал картины целой эпохи в жизни людей или народа во всей неприглядности и значительности. Маркс творил. Эти периоды всегда были для его души как оазисы в пустыне.