Но ему не верили. Еще капо сказал, что тот офицер СС, который распоряжался на перроне, – это Менгеле, врач, который решает, кого убивать сразу, а кого – потом.
Хаги пробыл в Освенциме с неделю и убедился, что капо говорил правду. Из Освенцима его отправили в рабочий концлагерь в Силезии. Там он пробыл до 17 января, когда русские подошли близко, и лагерь в пешем строю повели в тыл. Они шли двадцать дней по горам Карпат и Судет, а затем их погрузили в вагоны и отвезли в концлагерь Маутхаузен в Австрии. Оттуда Хаги попал в лагерь в Бадензее. За четыре месяца он потерял в весе сорок килограммов из прежних восьмидесяти. Каждый день в лагере умирали сотни заключенных, замученных трудом и голодом.
27 апреля, за десять дней до освобождения, умер младший брат Хаги. Сам он продержался до прихода американцев, но в тот день потерял сознание. В себя пришел в полевом госпитале. Три недели врачи поддерживали в нем жизнь, вливая физраствор в вены, а затем еще три недели кормили только жидкой кашицей.
1 августа Хаги выписали из госпиталя, и через Вену и Будапешт он отправился в Сегед – искать своих. Старший брат и одна из сестер выжили. А родителей доктор Менгеле направил в газовую камеру. Невеста Хаги, Ципора, тоже попала в Освенцим вместе с родителями и сестрой и чудом осталась жива, одна из всей семьи. В октябре 1945 года Ципора вернулась в Сегед, в декабре они поженились.
Я очень рассчитывал на помощь Хаги, но ему только с большим трудом удалось добиться, чтобы Кенет взялся выполнить мое поручение. В то время следователь занимался несколькими важными делами, касавшимися безопасности страны, и заменить его было некем. Так что до конца февраля 1960 года Кенет не мог приступить к делу Эйхмана.
Я сгорал от нетерпения. Когда располагаешь достоверной информацией, тяжело выжидать, ничего не предпринимая.
Но выхода не было. Тем временем Кенет в свободные часы детально изучал досье Эйхмана. Он был очень горд, что выбор пал на него. Я изложил Кенету свою точку зрения, сказав, что есть все основания считать, что Рикардо Клемент – это Адольф Эйхман.
Мне удалось устроить встречу Кенета с доктором Бауэром, прежде чем тот вернулся в Германию.
На эту встречу пришли также Анкор и Менаше Талми, проводившие исследования в Южной Америке. Участие Талми диктовали интересы дела: он знал положение в Аргентине, приобрел опыт, помогая сперва Горену и Гофштетеру, а затем занимаясь поисками в одиночку.
Беседа с Бауэром несколько разочаровала Кенета: прокурор так и не признался, кто снабдил его новой информацией об Эйхмане, хотя встреча с тем человеком могла бы значительно облегчить работу. И тем не менее Кенет проникся полным доверием к Бауэру, его уверенностью, что Клемент – это Эйхман.
Теперь я уже начал всерьез интересоваться правовым обеспечением нашей акции: возможно ли, с точки зрения международного права, предать Эйхмана суду в Израиле, если удастся доставить палача в нашу страну? Несомненно, суд над Эйхманом должен завершить всю операцию. Но суд должен быть именно в Израиле. Тогда это будет действительно важным событием, с точки зрения как истории, так и морали.
Чтобы выяснить все правовые тонкости, я обратился к моему другу – одному из наших выдающихся юристов. Мы встретились у него дома, а не в бюро, чтобы никто посторонний нас заведомо не услышал.
Когда мы уединились в кабинете, заставленном книгами, я рассказал хозяину о шансах поймать Эйхмана и о нашем намерении предать его суду в Израиле.
– Можно ли судить того, кто будет доставлен в страну необычным путем? – спросил я у него.
Юрист разволновался: сообщение его ошарашило. Он молчал несколько минут, морща лоб, потом снял с полки несколько увесистых книг, долго их листал и, наконец, сказал:
– Дело возможное.
Он нашел прецедент, но просил дать ему время посовещаться с другим юристом, прежде чем высказать окончательное суждение.
Через несколько дней он подтвердил свой положительный ответ.
В конце 1959 года я сформировал особую оперативную группу, которая должна была наблюдать за семьей Эйхмана и семьей его жены. Возглавлял группу Эзра Эшет, который в то время находился в командировке в Европе. Эзра бежал в Израиль в 1949 году после того, как столкнулся с фашистским режимом Румынии.
Группе Эзры надлежало выяснить, как, когда и куда исчезла Вера Эйхман-Либель и ее дети после войны. Для этого и требовалось наблюдение за семьей Веры, которая могла получать письма от дочери. Подобное же задание поручили Эшету, только объектом его внимания был старик Эйхман, который, несмотря на свои восемьдесят два года, продолжал управлять фирмой по продаже электропринадлежностей в Линце. Необходимо было следить и за перепиской четырех братьев Эйхмана.
Эта работа была не из легких: помимо многих технических сложностей требовалась предельная осторожность. Если семья почувствует опасность, угрожающую Адольфу, она немедленно известит его.
Но в успехе я не сомневался, поэтому начал разрабатывать детальный план всей операции.
Аргентину, далекую и незнакомую, отделяли от Израиля 15 000 километров. Они-то и осложняли задачу. Ясно, что придется снарядить оперативную группу, но управлять ею на таком расстоянии – дело сложное. Самая же трудная часть операции – переправить Эйхмана из Аргентины в Израиль через многие промежуточные пункты, да еще в условиях секретности.
Израильские самолеты не летали в ту часть света. Одно время намеревались открыть воздушную линию в Южную Америку, но эту мысль пришлось оставить по техническим и экономическим причинам. Нам же требовался большой пассажирский самолет. Но как его арендовать, не привлекая всеобщего внимания?
Я решил посоветоваться с Ашером Кедемом, возглавлявшим в ту пору отдел в одной из авиакомпаний. Мы были знакомы много лет, и мне не пришлось тратить время на долгие годы объяснения.
– Можно ли, в принципе, послать самолет в Буэнос-Айрес? – спросил я.
Мой собеседник сразу смекнул, что я вовсе не руководствуюсь намерением открыть новую линию для его компании, и не стал задавать вопросы.
– Полагаю, можно организовать полет, – сказал он. – Точно смогу ответить только после переговоров с одним из директоров, например с Тадмором.
Мы условились, что мой друг побеседует пока только с Тадмором и больше ни с кем в авиакомпании. Неделю спустя я узнал результаты переговоров.
– Тадмор сказал, что если просишь ты, то надо начинать готовить полет уже сейчас. С точки зрения технической уже говорю уверенно: препятствий нет. Самолет типа «Британия» с двумя экипажами может отправиться в Буэнос-Айрес и вернуться, сделав две промежуточные посадки в Дакаре и Ресифе.
– А как, по мнению Тадмора, лучше объяснить столь неожиданный полет?
– Наша компания уже интересовалась возможностью открыть линию в Южную Америку. Можно рассматривать полет как пробный рейс.
– С меня пока достаточно. Наверно, излишне говорить, что мой интерес – тайна?
– Само собой. Но все же примерную дату ты назовешь?
– Пока нет. Когда наступит время, приду к тебе. Был декабрь 1959 года.
7. Эпидемия свастик
Не успели стихнуть последние слухи об Эйхмане в Кувейте, как в Западной Германии вспыхнула и перекинулась во многие страны мира эпидемия антисемитизма. Внезапно в разных частях света вылезли страшилища ненависти, как будто только и ждали сигнала. Ничего подобного не было с окончания второй мировой войны, когда остановились фабрики смерти в Освенциме и других лагерях.
На рассвете 26 декабря 1959 года неизвестные намалевали свастику и антисемитские лозунги на стенах новой синагоги в Кельне. Полиции удалось задержать двух молодых людей, членов «Германской имперской партии» – неофашистской организации в ФРГ. На квартире одного из арестованных нашли нацистские книги и флаги.
Муниципалитет Кельна послал рабочих, которые стерли свастику со стен синагоги, а городские власти и правительство в Бонне резко осудили антисемитскую вылазку. Но этим грязное дело не ограничилось. В десяти немецких городах были опоганены еврейские кладбища и синагоги, на многих жилых домах намалеваны свастики и антисемитские лозунги. Вскоре волна достигла Англии: на витринах еврейских магазинов в Манчестере и на фасаде синагоги в Кенсингтоне появились свастики и надписи по-немецки: «Жиды – вон!» Следующими объектами надругательств стали англиканская церковь вблизи Лондона, здание редакции одной из газет и клуб консерваторов в Болтоне (северо-запад Англии). Спустя несколько дней свастиками осквернили стены синагог в Антверпене и Вене.